Наконец явился комбат и вызвал ротных. Прошло еще пять минут, и многие уже откровенно беспорядочно притопывали ногами от холода, прежде чем капитан Лисицкий скомандовал:
– Внимание, рота! Сейчас повзводно сдаем оружие. Укладываем снаряжение. Старшина – роту на обед. После обеда получаем парашюты на укладку. Место укладки – тир. Проверяющий офицер воздушно-десантной подготовки – полковник Карасев. Готовность к погрузке уложенных парашютов для совершения ночного прыжка – двадцать часов тридцать минут. Вопросы есть?!
– Никак нет! – дружно прогремела рота, уже радуясь окончанию акта бессмысленного стояния и еще не вполне понимая, что впереди вторая бессонная ночь. Но то уже будет иной акт, другая серия.
– Зашибись, – крикнул Игорь не то сам себе, не то Алексею, когда они толпились в проходе, поднимаясь по лестнице на третий этаж.
– Безликость! Тупость! Ослоумие! Послезавтра – экзамен по боевым машинам! – злобно ревел Алексей в ответ. – Как сдаватъ-то будем?! И когда спатъ-то будем?!
– В морге! Ты разве не знаешь? – раздался позади голос ухмыляющегося Терехова. – Вы уже слышали, что генерал отстранил от исполнения обязанностей командира шестой роты и уволил начальника столовой?!
– Да ну! Откуда знаешь? – зашикали со всех сторон.
– Да не орите вы, я только что слышал, как офицеры разговаривали!
– Молодец! – искренне воскликнул Игорь. – Вот так надо командовать. Шашкой налево и направо, чтоб все боялись!
Он и в самом деле думал, что генерал – молодчина. Командир, даже такой аморфный и расплывчатый, как амеба, должен вызывать страх. Беспричинный и трепетный.
– Вот вам и пятнадцать минут смотра. Для кого-то постояли – поплевались. А для кого-то – карьера, судьба! – проронили рядышком, но без восхищения, а лишь констатируя факт избирательности фортуны.
– А как, вы говорите, фамилия нового командующего?
– Да Ачалов, кажется. Но могу ошибаться. Связи у него крупные в Генштабе.
– Кто ж теперь в столовой «тгипер» будет искать? – передразнил кто-то из потока, медленно плывущего на третий этаж. Застывшие тела бились друг о дружку, пытались согреться, выйти из состояния мертвенного оцепенения. Игорь подумал, что и впрямь, один человек столько бы не простоял на морозе, не выжил бы. Только рати, массе такое под силу…
– Да какая разница, мало, что ли, прапоров в Советской армии. Кандидат воровать курсантское мясо быстро найдется, не переживайте… – ответил чей-то бас с налетом хрипотцы.
– Слушай, ну он же толстый, этот генерал, ну как свинья! Какой он, к черту, командующий?!
– Да наплевать на брюхо! Главное, чтобы шашка заточена была! Вы видели, как его все боятся?! Как огня!
– Правильно! Настоящий генерал!
Но Игорь уже никого не слушал, он все размышлял над поступком генерала. Он подумал, что это, пожалуй, достойно Жукова, как-то приказавшего стрелять в одесских бандитов. Жестокость командира всегда оправдана, она сжимает мозги всех тех, кто рассчитывает на вольницу, она убивает расслабленность, исцеляет малодушие. И все это она совершает заранее, задолго до того, как потребуются те или иные качества войскового подразделения. «Ох, молодец, этот генерал, хоть и сволочь редкая», – заключил для себя курсант Дидусь, потирая застывшие руки.
3
Несмотря на усилившийся ветер, ночной прыжок состоялся. Генерала никто больше не видел, но везде уважительным шепотом поговаривали, что все перемены – это его рук дело. Заехал на денек, завертел вихрь и исчез, оставив возвышаться над училищем свою всемогущую, похожую на взбитые сливки тень. И эта тень командующего сама по себе источала непредсказуемость, степень и высокой вероятности нового командирского каприза, появления какого-нибудь замысловатого волевого решения, не вяжущегося с обманчивой внешностью.
Прыжки организовали в два потока, не решившись в такой ветер бросать курсантов в рампу; могли быть фатальные схождения, и преподаватели воздушно-десантной подготовки проявили благоразумие. «Если трупы будут, кто станет отвечать?! Этот герой сразу в кусты и морду сделает кирпичом!» – услышал Игорь слова руководителя прыжков, которые тот неодобрительно говорил более молодому офицеру, инструктируя его по порядку действий на площадке приземления. Дикий вой сирены в самолете, обозначавший команду «Приготовиться!», лишь разбудил десантников, спящих в теплом брюхе самолета. Вместе с едва проницаемой пеленой кружащегося снега приближалась новая полночь, и Игорь удивлялся, как это у них выходило уже четвертые сутки спать всего по несколько минут всякий раз, когда это возможно, и оставаться в прекрасной форме, быть готовыми к перегрузкам в любой момент времени. «Мы уже, как дикие звери, спим в снегу, едим корешки, как легионеры Цезаря, и клыки у нас всегда наточены», – оптимистично резюмировал на аэродроме перед взлетом Антон Терехов, когда после проверки парашютов курсанты тут же падали в снег и мгновенно засыпали. Дидусь не без радостного удивления сделал для себя замечательное открытие: двадцать минут сна урывками для напряженного организма все равно, что обычному человеку проспать всю ночь.
Курсант отметил, что чувство опасности за эти дни основательно притупилось и почти исчезло чувство страха при прыжке. Он вспомнил, что впервые не испытывал эмоций от разрывающего голову воя и ярко-мигающего света желтой и зеленой ламп в самолете во время специальных сигналов «Приготовиться!» и «Пошел!». Убегая по клепаной дорожке к двери в небо, Игорь дивился тому, что его товарищи из следующего потока, которые будут прыгать после разворота самолета минут через тридцать, даже не проснулись на звуки и вспышки света. Игорь шагнул в темную неотвратимую бездну, улыбаясь сам себе от беспричинной радости и отдаваясь дикому, безудержному потоку. Убийственные порывы воздуха хлестали, терзали его лицо, и только тогда его вдруг посетила отчетливая мысль об инстинкте бессмертия, о котором часто толковали более опытные воины. Ему показалось, что он осознал, что это такое, уловил момент, когда понял это, и успел обрадоваться новому ощущению. Почудилось, что в один миг весь он, его личность распадается на мириады частичек, каждая из которых наполнена энергией, а затем все они внезапно собираются воедино и выстраивают новую мозаику, уже совсем другой личности, как бы титулованной, посвященной в некую тайну, прикоснувшуюся одновременно и к смерти, и к совершенству. Его ощущения были сродни ликованию.
Сначала его рвануло, как пробку из бутылки, и он мимолетом подумал: «А ведь скорость четыреста пятьдесят километров в час, в самом деле, не шутка», – а потом еще сугубо курсантская, практичная мысль молнией рванулась и улетела в небо: «А ведь хорошо, что шапку крепко завязал и ее не сорвало». Затем его дико закрутило в воздушном водовороте, перевернуло вверх ногами, потом обратно, как будто он был грушей на дереве, которую настойчиво стряхивал рачительный садовник. Игорь краем глаза увидел уплывающий в ночи Ил-76 с подсвеченными на крыльях лампочками. Мифическое воздушное животное, грациозная фантасмагория, бесподобно пригнанная к густому, запорошенному небу. Он не сопротивлялся, только сильнее поджимал под себя ноги, чтобы лямка, не дай бог, не попала между ног – тогда парашют может не открыться. Наконец короткий провал в какой-то временной пролом, в виртуальную щель заставил сознание встрепенуться – идет раскрытие купола. Уже в следующее мгновение он завис между небом и землей, и казалось, что тут нет ни ветра, ни холода, как в вакуумной полости. И лишь голоса невидимых товарищей возвещали о том, что это та же, продолжающаяся жизнь, только ее иная форма.
