Однажды, придя на очередную встречу к Мишину, Алексей Сергеевич застал Андрея Андреевича в скверном расположении духа. Артеменко положил перед украинским законотворцем еще один материал, который удалось выпустить в России и вслед за которым должна была последовать международная конференция по истории. Но Мишин сдержанно поблагодарил за статью, лишь мельком взглянув на снятую из Интернета копию, и, как показалось Алексею Сергеевичу, несколько брезгливо отложил ее в сторону. Он какое-то время смотрел на Артеменко сухим, холодным взглядом, легко постукивая мясистыми пальцами по невидимым клавишам стола. «И зачем вы сюда ходите, что вам от меня надо?» – казалось, вопрошали его глаза, и в них виднелась не то укоризна, не то еще более глубокие переживания, постичь суть которых разведчик не мог. Алексей Сергеевич, наблюдая за монотонной игрой теней – крошечных, рожденных его приходом дьяволят на полированной части стола, подумал, что, пожалуй, зря он сегодня пришел, не попал в момент. Он отметил, что хозяин офиса впервые не предложил чаю или кофе. И потому хотел уже начать вежливый, короткий разговор-отступление, как Мишин ворчливым, глухим, как из колодца, голосом вернулся в действительность.
– Ситуация в отношениях Украины и России продолжает ухудшаться. Я уже почти согласился с вашими доводами в отношении строительства мостов, но вижу, что усилия на примирение будут тщетными. По меньшей мере, до проведения в Украине президентских выборов.
– Откуда у вас такой пессимизм, Андрей Андреевич? – Артеменко старательно копировал эмоциональное состояние и позу Мишина, все еще не теряя надежды на изменение тональности разговора.
– Не делайте вид, будто ничего не знаете. Вам же прекрасно известно, что на днях российский парламент принял закон, разрешающий использовать подразделения вооруженных сил за границей. Только не говорите, что вы не в курсе, что военную силу планируется применять для защиты, к примеру, российских граждан или их интересов за пределами страны. И вы прекрасно понимаете, что означает этот закон, если генеральный секретарь России семнадцать миллионов из сорока шести живущих в Украине определил как россиян. Теперь те сценарии, которыми он пугал нас с 2008 года, могут случиться в любой момент. Отныне любая провокация российской стороны на территории Украины и применение военной силы может произойти в любой момент. И вы не можете не знать о том, что украинская интеллигенция уже призвала США, Великобританию, Францию и Китай срочно собрать международную конференцию для обеспечения реальных гарантий Украине. Да, ваш Путин сумел довести личную неприязнь к Ющенко до того, чтобы перенести конфликт элит на народы. Вот этого ему, боюсь, не простят потомки. По меньшей мере, наши потомки. И выстроенная им галерея, где он поставил себя в один ряд с царями, тут ему не поможет. Вообще же, я вам скажу, рост великорусского шовинизма, который нынче напрямую зависит от деятельности Путина, меня лично пугает, но он аукнется и в самой России. По-моему, внушение народу, что он есть государствообразующий, а другие народы должны признать его верховенство, весьма опасно для россиян. – Мишин совсем по-детски погрозил кому-то невидимому, недосягаемому, как грозят призраку: не для того чтобы напугать его, а чтобы взбодрить себя. Он говорил с нескрываемой горечью, и Артеменко подумал с удивлением: откуда у него родился такой непримиримый облик – жуть! Разумеется, Артеменко хорошо знал о законе и о его возможных последствиях. Но он знал также и о том, что для применения российской военной машины на территории Украины вовсе нет необходимости в законе – этот акт более чем символический, и призван он только добить эту украинскую власть, но никак не ту, которая окажется уступчивой и должна прийти вслед за «оранжевыми». А закон явился одним из замыкающих предвыборных звеньев в непрерывной цепи информационного давления, очередной информационной операцией, ставших привычными. Артеменко удивился потому, что Мишин ведь не принадлежал к «оранжевой» власти, а принял закон как личное оскорбление, как личную угрозу.
– А откуда у вас такая убежденность насчет народов? – все еще елейным голосом спросил Артеменко, делая вид несведущего в этом вопросе человека. На самом деле, он превосходно помнил циркулярное указание Центра действовать с максимальной активностью по всему фронту. Он знал, что к работе сейчас подключены не только ФСБ, Служба внешней разведки и ГРУ, но и телеведущие, историки, организаторы всевозможных шоу, даже кинорежиссеры и литераторы. Но в данном случае ему было не столько интересно восприятие этого массированного воздействия внутри Украины, сколько оформившееся желание понять, возможно ли вообще какое-то сопротивление этому крестовому походу. Его никто не вербовал, никто не принуждал думать именно так, все происходило на уровне глубокой убежденности. И то, что из уст другого человека он слышал многие мысли, к каким пришел сам путем долгих размышлений, заставляло его внутреннее «Я» незаметно сжиматься и разжиматься, благоговеть, трепетать и… страдать.
– У меня, Алексей Сергеевич, такое ощущение, что Россию, великую Россию, кто-то заколдовал. Я себя спрашиваю: где та Россия, которую привыкли знать и любить? Где Россия великих классиков, ученых, первопроходцев? Где Россия, несущая свою парадигму культуры, с духовным кинематографом, с душевными, певучими строками бессмертных стихов? Где эта Россия? Прав был Черчилль: «Россия – это загадка, завернутая в загадку, помещенную внутри загадки». Я, конечно, понимаю недалекость президента Ющенко, который тот же голодомор сделал своей личной доктриной. Максимализм и оторванность от реальности ему всегда вредили. Но Россия, славная Россия, действительно стала теократической. А тут, ко всему прочему, произошло еще и слияние государства с церковью, создавшее новое звучание музыки режима. Лично мне все громче слышится вагнеровский марш.
Мишин казался уставшим и оттого необычайно раздражительным. Вероятно, это наслоение переживаний стимулировало его небывалую откровенность, готовность к неадекватным выпадам, как у подраненного зверя, угасающего, но еще опасного, готового на все. Ослабленная изнутри Украина давно кажется легкой добычей для других государств, и это вызывало боль и бессильный гнев у Мишина и таких, как он. Слова его теперь гремели, подобно сокрушительному камнепаду, предвещая недоброе. Артеменко же не мешал ему, желая и сам для себя прояснить, открыть все краски картины, часть которой до этого была как бы в тени, заретуширована, и вот только сейчас ее повернули к солнечному свету, чтобы продемонстрировать всю палитру оттенков. Российский офицер удивлялся тому, что этот человек, берущий от жизни все, не отказывающий себе ни в чем, так искренне, так близко переживает возникшую напряженность между двумя соседними государствами. Ведь он мог бы, думал Артеменко, глядя на неприятно искаженный гримасой горечи профиль, просто взять и уехать. Скажем, в Швейцарию – сейчас модно обитать в Швейцарии, где жили отшельниками эстет Набоков, неисправимый романтик Ремарк или непостижимый Жорж Сименон. Но ведь нет, не уедет, останется и будет бороться. Но сколько тут таких?! Пожалуй, немного. Но именно на таких, упорных, гневных, неподдающихся, и держится Украина. Именно благодаря таким боевым единицам, хохлам, как у них любят говорить в Москве, Украина и осталась на карте. И ему вдруг захотелось громко крикнуть в лицо этому Мишину, что вот он, офицер российской военной разведки и одновременно настоящий украинец, душой любящий и Украину, и Россию, он готов вступить в тайный союз заговорщиков. Нет, не заговорщиков! Декабристов XXI века, которые любят свою Родину, не желают истязать ее ради величия одного человека, вознамерившегося стать сверхчеловеком.
