Для Артеменко, раздираемого противоречиями, настало неспокойное время, слишком многое выползало из вечного сумрака и переставало быть конспиративно-тайным. Напротив, публичная демонстрация, колоритная политика воинственных поз и гремучих слов захватила даже тех, кто по долгу службы обязан оставаться под покровом камуфляжа. Алексей Сергеевич то превращался в пассивного наблюдателя, то лихорадочно готовил аналитические записки на самые различные темы, то договаривался с журналистами о публикациях тех или иных материалов. Еще ездил в различные учреждения, занимающиеся публичной деятельностью. С ними он договаривался о проведении каких-либо исследований с выгодными, заранее спланированными специалистами ГРУ результатами. Или о проведении каких-нибудь встреч на экспертном уровне, как правило двухсторонних, реже – с вовлечением ряда экспертных или неправительственных организаций всего постсоветского пространства. Целью таких мероприятий все меньше оставалось прощупать настроения и все больше – снабдить своими детальными рекомендациями о том, на каких условиях возможно строить конструктивные отношения с Россией. Про себя Алексей Сергеевич называл их трестами по промыванию мозгов. Впрочем, все в такой нехитрой организационной работе выглядело пристойно, и ему грех было бы жаловаться. Вероятно, многие мечтали о такой работе, и сам он лет десять-пятнадцать назад тоже мечтал. Но теперь появилась странная черная дыра в мировоззрении. Он наблюдал и становился все более угрюмым от познаний механизмов системы. Нередко организации, куда он наведывался по поручениям куратора, соглашались действовать бесплатно. И тогда Артеменко легко угадывал не только источники их финансирования, но и конкретных хозяев. Из смежных или даже собственного ведомства – он не мог определить точно, зато наверняка знал, что за такими организациями видна плотная тень спецслужб. Уши, как любили говорить внутри ведомства. Те организации, которые требовали или просили денег, в самом деле нуждались в ресурсах. Они не отказывались от взаимодействия, хотя Артеменко никогда и не называл им, какое ведомство он на самом деле представляет. Они и не спрашивали, так же, как и он, легко угадывая в нем представителя спецслужб. Какая им была разница, из ФСБ он, или из СВР, или из ГРУ. «Меньше знаешь, дольше живешь», – говорили ему их молчаливые, сумрачные взгляды, часто задумчивые и проницательные. То были преимущественно интеллектуалы, находчивые собеседники, удачливые аналитики, специализирующиеся на прогнозах. Ныне загнанные в узкий коридор обстоятельств. Но когда он излагал им, что ему нужно, они вели себя со скромной сговорчивостью, кротко прося только то, что реально необходимо было потратить на организацию тех или иных мероприятий. И по их холодной учтивости он чувствовал: они не хотят с ним связываться. Они вообще не желают связываться с системой, за редким исключением крикунов, рвачей, выдвигающих аляповатые восхваления взамен способности ясно мыслить и порождать действительно необходимую власти интеллектуальную продукцию. Они испытывали смутный страх перед системой, вообще как-то опасались… своей страны. И Артеменко, который в начале своей авторитетной миссии испытывал гордость и значимость себя и всего спецслужбистского сообщества за спиной, со временем стал взирать на это даже с немалой долей смущения. Всякий раз удивляясь: ведь многие из этих доморощенных лидеров мнений на самом деле были серьезными исследователями, учеными. И, озадаченный, полковник вздыхал. Может быть, нехорошо, что в стране почти не осталось маститых представителей элиты, интеллигенции в среде общественных деятелей, влиятельных в обществе писателей, ученых, журналистов, которые могли бы честно заявить, что они думают о современном моменте, о власти, о государстве, о людях. Может быть, размышлял он на обратной дороге в машине, им не позволяет расслабиться весь тот чугунный кармический груз из прошлого, ген опасности при организации жизни в полицейско-спецслужбистском государстве…
В один из таких хлопотных дней перед глазами Алексея Сергеевича всплыла фраза из интервью Елены Боннэр, жены Андрея Сахарова. Обладая великолепно тренированной памятью, Артеменко помнил ее слово в слово. «Путин создал антидемократическое государство. Уничтожение свободной прессы, уничтожение верхней палаты парламента, создание семи ужасных суперадминистративных структур во главе с руководителями, которые подчинены лично Путину, и, разумеется, война в Чечне – все это, вместе взятое, представляет собой абсолютно антидемократическую тенденцию», – буквы как будто горели перед глазами. Он хорошо помнил переполох в ведомстве в день выхода статьи «Тоталитарный Путин» в австрийской «Штандарт». Вероятно, тогда хозяин Кремля воспринял публикацию болезненно. Но со временем таких выпадов, даже заграничных, становилось все меньше. Что и говорить, он заставил себя уважать, подключив к борьбе за свое доброе имя весь штат имиджмейкеров и спецслужб. Но если там публикации сдерживала многочисленная орда нелегалов и агентов, то тут просто тисками сжимали мозги, люди цепенели, становились все апатичнее, наконец вынуждены были признать безнадежность трепыханий. А что если их задача состоит лишь в том, чтобы такой же порядок создать и в Украине? И если так, то справедливо ли это? Но, как обычно, когда доходило до таких мыслей, Алексей Сергеевич попросту себя останавливал и приказывал не думать об том. В конце концов, это не моя сфера ответственности, выдвигал Артеменко весомый аргумент против себя самого; на время это срабатывало, и он успокаивался.
Работая, Артеменко невольно наблюдал за происходящим. Сначала он был уверен, что сумеет остаться бесстрастным посторонним. И даже с сожалением подумывал, что было бы здорово знать советскую систему, тогда можно было бы сравнить ее с нынешней. Но и без этих знаний офицер ГРУ вскоре начал изумляться, сколь превосходно работала система, сколь яростно и тонко она была направлена на тотальное вовлечение человека в область содействия ей. В работу ее могучего, амплитудного маятника. У него создавалось впечатление набегающих кадров с лицами, как в телевизионном эффекте. И хотя лиц было предостаточно и все они были разными, в какой-то момент они сливались в один сурово-надменный, осуждающий лик карающего жреца. Этот лик выделялся холеностью, принудительной истерией в голосе, необыкновенной заносчивостью и абсолютной уверенностью в своей правоте. Артеменко видел, что слишком многие очень торопились, спешили отработать, зафиксировать Хозяину страны свою преданность. Но, конечно, искусство создания мистических картин ложного реализма прослеживалось более всего у тех, кто имел соответствующие ресурсы.
– Как вам наш мэр? Настоящий мужчина, не правда ли? – подмигнул ему во время очередной встречи куратор. Артеменко предстояло расписаться в ряде документов, преимущественно отчетах за использование денежных средств в Киеве.
Мэр Москвы Юрий Лужков был одним из невольно запоминающихся оракулов. Он научился с особым смаком обставлять каждый свой приезд в Севастополь, и после отмашки Первого был особенно в ударе. Конечно, он и раньше подмазывал колеса в имперской телеге, раздавая от имени Москвы квартиры в Севастополе, закрепляя там незыблемый плацдарм России, прибивая отставных российских моряков к территории многорублевыми гвоздями.
– Да, – согласился Артеменко, – это вам не графоман и не политический шоумен, каких сегодня много около Кремля. Все хотят подыгрывать. А этот действует конкретно и выверенно, как специалист по бомбометанию. Подкупает последовательность и готовность при необходимости излучать ненависть. Он умеет совершать обдуманные психические атаки, не могу не признать.
