Артеменко не слишком удивлялся активности парламентариев, это их святая обязанность подыгрывать в любой игре, особенно когда речь заходит о любимых геополитических игрушках Путина. Путин все еще оставался лицом России, хотя на смену ему уже пришел новый президент с очень русской фамилией. Но он знал, что Пугина по-прежнему в коридорах Кремля опасливым шепотом называли боссом, тогда как нового президента ободряюще ласкательно – Димой. Разрыв между премьер-министром и новым президентом оставался столь явным, что об этом даже прямо писали некоторые газеты. Ну и что? Все ведь хорошо помнили, что именно Путин активизировал внешнюю политику державы, поставил ее на новую ступень агрессивности; и именно ему адресовали картинные филиппики жаждущие бессмертия рьяные строители новой империи. Именно Путин вручил европейским визави черную метку, с неожиданной решительностью включил семафор на железной дороге на Киев. И потому именно на него, как на будущего хозяина империи, безропотно равнялись растущие отряды штурмовиков-буклетистов, клепающих под заказ имперские речевки.
2
В это время колоритно, яростно, живо стали обсуждать и второй, более жгучий, паленый сценарий развития событий. Раскол Украины. Строго выписанные условия уж давно перестали храниться за семью печатями: с ними после позиционного успеха в Бухаресте ознакомили и украинское руководство. Первым публично их озвучил благоухающий и удивительно прогнозируемый Константин Затулин, которого журналисты уже успели прозвать гипертоническим. Затаенная наглость и грозный максимализм утилитарно оформленных в сжатые формулы суждений заместителя председателя комитета по делам СНГ Государственной Думы России никого не поразили – слишком многие видели в нем неисправимого сноба. Он же оставался верен себе, невозмутим и универсален, а изложил требования так легко и виртуозно, что со стороны могло показаться, будто бы это его собственные мысли. Но кремлевским хозяевам Затулин явно нравился. Его выпуклые клише, раскрашенные фразы стали первой креативно оформленной афишей с ультиматумом соседней стране. Или-или… Если, то… Это не могло не нравиться. Или дружба, или война! Или покоритесь, или будете преданы анафеме! Если не будет, как мы указываем, будет раскол государства! Но Затулин не только нарисовал афишу, он осуществил разметку на карте. Как в школьном учебнике, где пунктиром нанесены направления атак и крестиками отмечены места сражений. И все после его выступления, точно после освящения пути, стали двигаться по красным стрелкам.
Удивительнее всего для Артеменко оказалось то, что и сам он уже не мог избежать участия в публичной войне. Он неожиданно открыл для себя, что стал почти публичным лицом – одним из представителей орды руководителей фондов, институтов, социологических служб, экспертных организаций, делающих прогнозы. Ему велели петь в хоре, и он безропотно пел. Хотя поймал себя на мысли, что если бы представился случай отказаться, он бы с удовольствием взялся возделывать иное поле. Но пришлось лично организовывать несколько публичных мероприятий в виде дискуссий и практикумов, где он с каменно-тусклым лицом выдавал те же затулинской закваски прогнозы, только изложенные другими словами, упакованные в иные рамки. Он, пугаясь собственного, глухо звучащего голоса, вещал о том, что главными друзьями в Украине являются русские и русскоязычные, интересы которых Россия будет отстаивать при любых сценариях. Артеменко смело развил тему потенциально отторгаемых территорий. «Если мы говорим, что Крым и Севастополь – это все, что нас интересует в Украине, то тогда в Днепропетровске, Луганске, Харькове, в Донецке русскоязычное население имеет полное право спросить нас: «А что же будет с нами? Почему Россию интересуют только Крым и Севастополь?» – эта фраза руководителя фонда «Россия-2050» вызвала ропот у одних и бурю негодования у других. У Артеменко возникло ощущение, что он уже не просто в маске, но натянул латы и опустил забрало на металлическом шлеме. Он полагал, что после таких слов его не пустят в Киев. И даже имел тайную надежду на это. Но куда там! К своей персоне, напротив, он ощутил больше внимания и уважения. Эти заявления лишь открыли ему возможность общаться на одном уровне с украинскими депутатами и крупными промышленниками.
Наконец, на пресс-конференции в Москве Артеменко заявил, что позиция Украины может спровоцировать международный кризис к концу 2009 года. А прогнозы, будто Россия захватит Украину и балтийские государства, а в 2012 году вторгнется в Польшу, делаются специально, и за ними стоит американское руководство, которое только и ждет случая, чтобы спровоцировать вооруженный конфликт между РФ и Украиной.
Домой после таких заявлений Артеменко приехал полностью изможденный. Это была трудовая оргия, и в ванной от нее не отмоешься. Ему захотелось подойти к зеркалу и плюнуть в свое отражение. В этот момент позвонил Круг и долго говорил что-то поздравительное и ободряющее, встроив в речь дикую маразматическую фразу: «Алексей Сергеевич, вы становитесь настоящим защитником нашей державы». Артеменко успокаивал себя, что всего лишь выполнял задачу: в прессе должны циклично мелькать прогнозы относительно новой войны, главной участницей которой может стать Россия. А ее противницей Украина. Более того, российских лидеров в настоящий момент устраивала даже ругань в весомых иностранных изданиях – ведь их тщательно прочитывают и в Киеве. Артеменко вспомнил рассказ Круга, как в ведомстве долго смеялись над незадачливыми американцами, допустившими публикацию в «Вашингтон Таймс», в которой премьер-министра РФ Владимира Путина окрестили «новым Гитлером, агрессором, в железном кулаке которого Россия превратилась в государство-гангстера». Глупые газетчики спрогнозировали, что война начнется именно по его воле. Почти в унисон пропела «Индепендент», назвав причиной войны Крымский полуостров и предположив, что Крым может стать новой Южной Осетией. А затем и «Лос-Анджелес Таймс» заметила, что напряжение в Крыму может стать причиной военных действий. Артеменко лишь провоцировал теперь второй круг информации, и главное в нем, согласно заданию, должно было оставаться вечное звучание грозно дребезжащей струны «Война! Война возможна! Война между Россией и Украиной вероятна!» Это должно было вызвать паралич украинского населения и привести на пьедестал нового, любящего Россию президента. В головах многих политиков и общественных деятелей Украины уже царила сумятица, истерия охватывала систему власти, взбираясь все выше. Хотя от многих доверенных лиц в Киеве Артеменко получал странную информацию: «оранжевый» лидер пребывает в неясном сомнамбулическом состоянии, он не верит в намерения России, верит, что его любят и что за ним пойдут миллионы приверженцев. Он словно оторвался от земли и парит в облаках, подобно влюбленному Шагалу. Ну и хорошо. Так все будет легче и менее болезненно, думал про себя обескураженный и запутавшийся офицер ГРУ.
Артеменко убеждал себя, что он выступал как нечто обезличенное, общее, неделимое с ведомством. Но все попытки деперсонализации проваливались. Он уже не мог наблюдать абстрагированно – инстанция, называемая совестью, скрипела и скрежетала, как ржавый гвоздь по стеклу. Он принимал непосредственное участие в деформации украинского бытия, активно изменял мировоззрение определенной части населения страны. Периодически возникающие аномальные переживания заставляли его в который раз задавать самому себе вопрос: имеет ли он право делать то, что делает, и верит ли он, что его действия не являются инфекцией, заразой, разрушающей родную землю? Пока голос разума, стремящийся приспособиться к реалиям, побеждал своими аргументами. Ну, твердил он, даже если взять отдельную его семью или еще уже – одиноко дышащий индивидуум, – так отчего ему переживать, что верхушка одной страны сцепилась с верхушкой другой? Что люд, массы втягиваются в эту борьбу – но это всегда так было. Наполеон половину Европы искалечил, а его в гении записали. Бисмарк десятками тысяч гнал на смертный бой, а его даже жестоко битые австрийцы почитали потом как героя. Разве тут у нас что-то по-другому выйдет? Нет, все будет, как всегда было в истории. Но отчего тогда он потерял чувство равновесия?
