– Прежде вы должны ответить мне на один простой вопрос: что вы думаете о Владимире Владимировиче Путине?
У полковника ГРУ чуть не выпала челюсть. Вопрос был сродни удару бейсбольной битой по голове. Он готов был услышать что угодно, но только не это. Невиданное дело: один подчиненный расспрашивает другого, помельче, об их общем шефе, уже ставшем для многих неприступным богом. Не иначе как провокация. А вы, Модест Игнатьевич, тот еще прохвост!
– Я думаю, – ответил уверенно Артеменко, – что Путин – наш лидер, и лидер адекватный. Руки у него достаточно крепкие, чтобы удерживать штурвал. А голова достаточно ясная, чтобы осознавать направление движения.
Никаноров неодобрительно прищурился. Слащавое, сусальное выражение тотчас сползло с его лица, и оно стало таким, как всегда, – как у ладно выполненной восковой фигуры. Нахмурившийся, землисто-желтый аристократический профиль с нездоровой кожей и опущенными уголками губ стал еще более монументальным, будто бронзовым, и сакрально трагическим.
– Все мы, уважаемый товарищ Артеменко, люди, человеки. У всех нас есть недостатки, комплексы, скрытые или явные проблемы. И если бы я пытался проверить вас на вшивость, то, поверьте, избрал бы более изощренный способ. Я же проверяю сейчас реальный уровень вашего профессионализма. Потому повторяю вопрос: что есть Путин с точки зрения мишени?
Появившиеся в этот момент складки у подбородка придали Никанорову волевой вид, его глаза все так же пугающе блестели.
Да, этот в игре если и не ферзь, то точно его правая рука. А он сам, полковник Артеменко, кто? Солдатик? Офицер? Нет, наверное, конь, умеющий перескакивать через фигуры, внезапно ходить углом. Задуман, по меньшей мере, конем, которого держат до определенного момента, чтобы потом выгодно обменять на солидную фигуру. Таким вот конем быть и престижно, и неприятно одновременно.
Артеменко открыл рот для ответа, но тут распахнулись двойные двери и раздалось мерное цоканье каблучков по паркету. Алексей Сергеевич невольно обернулся на мгновение и приостановился, не решаясь говорить, пока проворные ручки второй секретарши закрывали двери: длинноногая, хотя далеко уже не свежая секретарша Вера, облаченная в тесную, несколько длинноватую для современного офиса юбку, несла чай на поблескивающем латунью подносе. На какое-то мгновение действия женщины помимо воли попали в фокус внимания обоих. Она отработанными движениями расставила чашки, конфетницу и пепельницу. Запахло терпким, устойчивым ароматом бергамота. Затем каблучки возвестили о том, что в помещении они снова остались вдвоем. Никаноров сделал едва видимый знак продолжать.
Но пауза позволила Артеменко впервые спокойно осмотреться. Беседа проходила в пугающе просторном кабинете Модеста Игнатьевича, в котором путь от двери до громадного письменного стола из красного дерева с резными узорами на ободках много длиннее, чем у иного министра. Было в этом кабинете почти несчетное множество других атрибутов влиятельности его хозяина, но главным из них, несомненно, являлся ряд телефонных аппаратов на приставном столике справа, которые напоминали застывших в ожидании команды вышколенных бульдогов. Их было так много, что любой посетитель этого кабинета должен был пребывать в уверенности, что эти пресловутые аппараты призваны связывать Модеста Игнатьевича с любой точкой планеты, куда он без сомнений и колебаний мог протянуть длань безоговорочного контроля и власти новой империи.
– С точки зрения современного украинца Путин являет собой агрессивный, динамичный тип, настроенный резко негативно в отношении развития украинского государства. Из того, что мне приходилось слышать о Путине от разных категорий населения Украины, следовало бы отметить уверенность в пренебрежении к государствам постсоветского пространства. Ему приписывают копирование царей – Ивана Грозного, Петра Первого. Его считают создателем жесткого авторитарного режима, демонической личностью, обладающей достаточной волей, причем для украинцев определенно злой волей, направленной на уничтожение их государственности и национального духа. О Путине говорят как о жаждущем воссоздать империю. Даже представители власти, которые симпатизируют Путину, считают его хладнокровным душегубом Украины, последовательным продолжателем политики царской России.
Артеменко умолк. Он мог бы еще много говорить, но опасался, что скажет лишнее или совсем не то, что ожидал услышать Никаноров. Тот же странно и как-то зловеще молчал, уставившись куда-то вдаль и будто обдумывая слова разведчика. Возникла неловкая пауза, нарушать которую Алексею Сергеевичу теперь уже казалось кощунственным. В ожидании развязки он стал разглядывать баснословно дорогой письменный прибор из слоновой кости с замысловатым сюжетом резной работы: упряжка сильных широколапых лаек, прижав от скорости и напряжения уши, тащила груженые сани с мужественным обитателем Севера. В приборе небрежно брошенным копьем торчало золотое перо. Так сталось, что солнечный пучок света метнулся от окна к письменному прибору и скользнул по золоту пера, заставив его заблестеть ярко и чуть насмешливо, может быть, даже глумливо. Алексей Сергеевич подумал вдруг, что есть в этом человеке что-то символичное, как вдруг его осенило: да ведь он подражает, и подражает очень настойчиво, стремясь во всем походить на своего всемогущего шефа. Особенно это бросалось в глаза, когда он с неподвижным, непроницаемым лицом твердил о славянском, о русском единстве.
Наконец Никаноров повернулся к Алексею Сергеевичу и пристально посмотрел на него. Под этим едким, пронизывающим взглядом Артеменко стало мерещиться, что он сжимается, ежится и вот-вот станет маленьким-маленьким, лилипутом, почти незаметным взгляду. Вместо слов Модест Игнатьевич придвинул к себе чашку с чаем и жестом указал своему посетителю на его чашку. Но Артеменко сидел не шелохнувшись. Ему теперь показалось, что он сказал совсем не то, испортил дело.
– Да вы пейте чай… – приободрил его Модест Игнатьевич, и оттенки суровости в его голосе сменились более мягкими, более дружелюбными. – Теперь уже ближе к реальности. Хотя я ждал от вас большего, все то, что вы сказали, имеет право на жизнь. Я думаю, для человека с вашим уровнем профессионализма не станет открытием утверждение, что существует гигантский разрыв между реальной личностью и созданным для нее образом, упаковкой, как любят говорить наши психологи. – Артеменко кивнул в знак согласия, глядя на собеседника, как студент на экзамене смотрит на профессора. Тот же, все более увлекаясь, продолжал: – Так вот, когда людей на Украине будоражит мысль о том, что черный ворон будет клевать у них печень, что некий сатрап будет душить и уничтожать их, реальное дело обстоит, мягко говоря, не совсем так. Мы с вами знаем, что Путин на самом деле является эффективным кризисным менеджером, каким он был и при Собчаке в петербургской мэрии, и при советской власти, когда осуществлял надзор за советской колонией в Германии. Но дело вовсе не в этом. А в том, каким способом убедить в этом украинского обывателя. Именно обывателя, потому что тех, у кого мнение уже сложилось, ни в чем убеждать не стоит. А обыватель украинский нам очень еще пригодится, и не только во время выборов нового президента. Как вы думаете, какой способ нам подойдет лучше всего?
