Продвижение идеи Фромма на американском континенте началось с Института социальных исследований в Нью-Йорке. Но этот форум ученых-психоаналитиков оказался лишь первичной базой для формирования нового статуса. Как только критика Фроммом фрейдовских идей стала резко выделять его из институтского коллектива, ему пришлось уйти из учебного заведения. Впрочем, этот институт и другие академические школы Фромм оставлял без особого сожаления, поскольку был уверен в том, что под развитие сильно действующей идеи всегда можно создать общественную трибуну. Потому что первична идея, а институты, звания и должности могут служить лишь декоративным обрамлением. Хотя он придавал важность блестящей упаковке, которой можно привлечь внимание к той или иной идее, Фромм никогда не переоценивал ее роль и потому никогда не шел на сделку с собственными убеждениями. Все, что мешало развитию его идеи, должно было либо немедленно устраняться, либо переставать существовать для него. То есть вытесняться из сознания. Фромм удивительно ловко обходился со своими раздражителями. Конечно, было бы преувеличением утверждать, что он был абсолютно невозмутим после различных потерь. Но уверенность в себе и высокий уровень самообладания позволяли очень скоро справляться с душевными переживаниями. После Института социальных исследований было Нью-Йоркское психоаналитическое общество, потом Американский институт психоанализа, затем Институт имени Уильяма Э. Уайта и т. д. Неважно, как это называлось; важно, как эти вывески каждый из участников предприятия мог использовать для развития своих идей и продвижения их в массовое сознание. Будем откровенны, Фромм оказался одним из наиболее преуспевающих представителей когорты американских исследователей глубин психоанализа. К примеру, создавая Американский институт психоанализа и не будучи медиком, он мог претендовать лишь на «почетное членство», но поставил свое участие в предприятии в зависимость от признания себя обучающим и контролирующим аналитиком. И сумел навязать свои условия. Впрочем, очень скоро благодаря своей откровенной неординарности Фромм вновь оказался у нового рубежа: его первая книга «Бегство от свободы» неожиданно сделала исследователя удивительно популярным среди студентов и специалистов. И хотя для ухода в поисках нового статуса были и личные мотивы (например, разрыв близких отношений с Карен Хорни, одной из основных фигур института), уже в то время Фромм осознал необходимость создания собственного предприятия-форума, в котором не было бы ограничительных линий для внедрения разработанных установок.
Именно поэтому Институт имени Уильяма Э. Уайта Фромм возглавил сам. Хотя это не было самоцелью, нужна была лишь более или менее универсальная крыша для содействия идентификации имени ученого. А позже, заботясь в том числе о дальнейшем распространении своих научных взглядов и харизматического влияния, Фромм двадцать пять лет прожил в Мексике, впрочем, почти беспрерывно курсируя между Мексикой и Америкой. При этом очень важное замечание по этому поводу сделал Райнер Функ: если в Мексике ученый позиционировал себя как психоаналитик и социопсихолог, то в США – как социальный критик и социальный политик. То есть он использовал для развития возможности воздействия, с одной стороны, разные статусы и, соответственно, разные аудитории, а с другой – постиндустриальное американское общество с более развитой информационной сетью воспринималось Фроммом как основная арена сражения. И с целью продвижения своих идей, и с целью «лечения» самого общества.
Окончательно проникшись убеждением о наличии у современного общества серьезной болезни, Фромм начал тщательно изучать коллективное подсознательное, пытаясь определить пути к гармонии и способности каждой личности стать плодотворной и творящей. Именно с публикаций первых книг, со смелых публичных выступлений в студенческой и преподавательской среде начались его первые шаги к успеху и признанию. Он преимущественно говорил то, что большинство коллег говорить не решалось, поскольку общественный резонанс неминуемо оставил бы отпечаток на карьере и положении. Подобно многим ученым-первооткрывателям новых направлений, Фромм использовал все возможные методы для того, чтобы стать заметным и узнаваемым, а также для того, чтобы приобщить к своему психосоциологическому учению как можно больше людей. Стоит заметить, что Фромм не собирался витать в облаках, замкнувшись в пределах собственного, созданного в воображении утопического мира, как нередко делали философы до него. А неожиданно открыв для себя Маркса – в той части, где он возвышает роль индивидуума в истории, – он тотчас использовал идеи великого коммуниста для развития собственной интерпретации психоанализа.
По всей видимости, поиски новых величин в создаваемом базисе социального психоанализа и привели Фромма к определению такого понятия, как общественный характер. Действительно, трудно переоценить значение предостережения исследователя относительно двусмысленной функции общественного характера, который при изменении условий существования общества начинает выполнять не стабилизирующую, а дезинтегрирующую и подрывающую социальную систему функцию. И поскольку, утверждает Фромм, поведение отдельного человека определяется целым рядом факторов, среди которых способ контакта с окружающим миром, приобретение вещей и отношения с людьми, социальная составляющая заметно влияет на направления потоков человеческой энергии. Именно отсюда, из формулировки общественного характера вытекает основной тезис, оставленный Фроммом в наследство нездоровому человечеству в качестве лечебной сыворотки. Изучая направленности человеческого характера в процессе социализации, Фромм сформулировал одну из наиболее опасных из непродуктивных ориентаций для будущего человечества – «рыночную ориентацию». Рыночный характер, по Фромму, предусматривает появление повсеместно «человека-товара» – на фоне отсутствия развития своих психических и духовных сил. Что ведет к потере идентичности и самоуважения, искореняет идеи творчества, свободы и продуктивности. Это одно из наиболее важных открытий Фромма, запечатленных в ряде книг и статей. Впрочем, его граница остается весьма размытой и требует особо тонкого восприятия от каждого, кто намерен стать успешным.
Ведь и сам Фромм в какой-то степени спешил представить себя как символ. А значит, и как некий, весьма ценный, хоть и духовный товар. Действительно, что касается вопросов презентации себя как исследователя и проповедника, Фромм всегда был весьма удачливым ваятелем собственного монумента. Может быть, потому, что он был прежде всего практиком, ориентированным на эмпирический опыт. Порой он даже стоически боролся за собственное формальное положение, хотя в действительности никогда не относился к нему слишком серьезно. В течение всей жизни Фромма прослеживается очень характерная черта: он всегда без колебаний оставлял в прошлом инструмент воздействия на массы, который либо начинал устаревать, либо становился сомнительным, либо переставал работать не на его имя. Так было с некоторыми наставниками, например Рабинковым. Так получилось с его собственной женой, достаточно неординарной женщиной, благодаря которой он вообще приблизился к психоанализу. Так в конце концов вышло с Институтом социальных исследований, который Фромм оставил, как только осознал, что его идея должна создать судьбоносное течение, а не послужить развитию ранее открытых направлений. Стоит признать, что, будучи совершенно равнодушным к материальным ценностям, Фромм становился изощренным умельцем, когда дело касалось создания и развития мифа о себе как о мессии для современного общества. Иначе и не могло быть: путь гения – это не только сами достижения и адаптация формулировок к сознанию современников, это еще и принудительное приобщение мира к новым догмам. Чтобы губка была пропитана влагой, недостаточно разлить воду. Искусство приобщения к себе не менее важно, чем искусство производить на свет сами идеи. И в каждом случае рождения гениальной личности и талантливого созидателя мы, тем не менее, наблюдаем развитие очень обостренного восприятия, не позволяющего победителю превратиться в общественный товар, о котором нас так настойчиво предупреждал Эрих Фромм.
