Но македонский царь не обольщался легкими победами – он самым тщательным образом готовился к каждому походу и каждому сражению, он держал в памяти необозримое количество исторических событий и просто сведений о противнике, дополняя их новыми данными от шпионов, и, наконец, он неустанно напоминал своим полководцам о развитии безукоризненной военной дисциплины, ибо интуитивно чувствовал, что это качество военного организма должно решать исход даже самого сложного положения в кампании. Воля и уникальный шарм полководца, его необъяснимый ореол непрерывного безудержного натиска удивительным образом действовали на окружение – вера в звезду Александра становилась непреклонной. Кроме того, македонский царь оказался новатором во всем – его гибкий ум быстро осознал все преимущества технических средств при ведении длительной войны, и потому обоз с различными, порой просто виртуозными приспособлениями редко оказывался невостребованным. А едва ли не самым прозорливым качеством молодого дарования оказалось понимание того, что прочность завоевания можно утвердить лишь благодаря проникновению далеко вглубь метко пущенных стрел, несущих новую, более совершенную культуру: в отряде Александра было немало людей от науки и искусства. Скорее всего, именно в этих сторонах всесторонней подготовки следует искать истинное величие Александра, поскольку они несут главную смысловую нагрузку причин всех его последующих действий. Неутомимому воителю еще не исполнилось двадцати двух, когда он вышел на тропу грандиозного персидского похода.
Первая же битва с персами – при Гранике – окончилась колоссальной победой Александра, хотя сам он едва остался живым в одной из жарких схваток. Очевидно, он понимал, что должен почти безрассудно идти на, казалось бы, необдуманный риск, чтобы зажечь вкусом быстрого и неоспоримого успеха свое войско. Особенно это было важно в первом бою, и натиск полководца оказался успешным. Интересно, что и позже в ключевые моменты военных кампаний Александр лично участвовал в наиболее опасных предприятиях. К примеру, когда с ходу и очень быстро надо было взять горный проход «Киликийские ворота», царь сам повел в ночную атаку отряд легко вооруженных воинов. А в решающей битве «за Азию» – при Гавгамелах – как только в рядах намного превосходящих по численности персов возникла брешь, Александр лично бросился в горящий булатный вулкан с ударной группой и снова решил исход борьбы. Часто его рывки были настолько неосмотрительны, что спасали ему жизнь лишь неимоверная скорость ведения схватки и непредсказуемость его действий для врага. Он несколько раз едва не погиб в таких боях. Так, однажды, уже в самом конце почти десятилетнего восточного похода, Александр, чтобы зажечь солдат, первый взобрался на стену осажденной крепости и прыгнул внутрь. Однако под дождем стрел и дротиков за ним поспели лишь два наиболее яростных царских телохранителя – затем в течение нескольких минут им пришлось втроем противостоять натиску озверевшей вооруженной толпы – в результате царь был тяжело ранен стрелой в грудь и не умер только благодаря своему изумляющему окружающих здоровью.
Однако первую победу он превратил в значительное шоу, отправив в Грецию пленников, а дополнительно в храм Афины Паллады – персидское оружие. Александр благоразумно помнил о тылах и уделял этому чрезвычайное значение. Везде, где далее проходил македонский завоеватель, он оставлял наместниками своих соотечественников. Но при этом часто не менял установившуюся систему управления, что подчеркивает исключительно продуманные подходы к организации формирующейся империи.
Во время персидского завоевательного похода гораздо чаще, чем до или после него, исход всей битвы зависел от личного натиска самого Александра. Во время генеральной битвы с персидским царем Дарием положение помощников Александра было настолько незавидным, что его можно было бы считать даже угрожающим. Но едва ли не в самый решающий момент фланг, которым царь лично руководил, прорвал ряды персов и ударил с боку в центр персов, где находился сам Дарий. Смятение противника, увидевшего македонского царя, было настолько сильным, что он обратился в бегство, даже бросив на поле битвы царскую мантию. Кстати, в результате позорного бегства Дария в плен к македонянам попала вся его семья. Александр становился в глазах врагов сущим дьяволом – одного вида сражающегося царя-демона было достаточно, чтобы переломить исход битвы. Возможно, поэтому он не снимал царских одежд в бою – пестрота его вида и неудержимый натиск часто психологически ломали вражеские ряды. Кроме того, победы Александра были залогом спокойствия и в Греции, где время от времени горячие головы подумывали о том, как бы освободиться от доселе неуязвимого царя.
А необузданность македонянина, подстегиваемая победами, вела его дальше. Он сознательно брался за дела, казавшиеся современникам невозможными. Ибо обеспечивал одной сокрушительной победой десятки других, в которых достаточно было лишь его слова. Кроме того, для Александра звездность его имени была важнее десятков тысяч воинов, погибших в битвах и при осадах городов. Он был разрушителем и созидателем одновременно, и если одни победы достигались им просто ради самих побед, то конечной целью все же являлась собственная причастность к преобразованию всего мироздания. В этом он видел самореализацию.
После того как он взял город Тир, что считалось технически абсолютно недостижимым, и это произвело соответствующее впечатление на весь древний мир, Александр в письме Дарию (в ответ на просьбу последнего вернуть ему попавшую в плен семью и установить мир как равный с равным) фактически провозгласил себя монархом восточных и западных земель. Интересной является легенда о военном совете, якобы созванном Александром после конкретных и очень выгодных предложений персидского царя. Сказание гласит, что лучший полководец Александра Парменион сказал на совете, что если бы он был Александром, то принял бы эти условия, дабы не подвергать себя риску войны. На что яростный македонский лидер бесстрастно ответил, что и он бы так сделал, если бы был Парменионом. «Но поскольку я Александр – я отвечу иначе», – был ответ царя. Несмотря на сомнительность этой и всех последующих легенд, они отражают прежде всего настроения и восприятие образа Александра – самовлюбленного и неустрашимого эгоцентриста, кроме того, являющего собой ярко выраженный маниакально-депрессивный тип личности. Он готов был сам быть и солдатом, и генералом одновременно, но не терпел и малейшего намека на неповиновение или осуждение.
Итак, Александр, по сути, не желал мира – он жаждал испить свою чашу до дна, чего бы это ни стоило. Максималист во всем, за что он ни брался, он горел предвкушением все новых испытаний и новых побед.
В двадцать четыре года, через два года после начала похода, он был объявлен еще и египетским царем. В глазах покоренных египтян этот неизвестный и воинственный человек, пришедший с мечом невесть откуда, был немедленно признан Богом. Основание же Александрии – города с греческим устройством и культурой ознаменовало желание Александра объединить две великие культуры – этому зову он позже следовал всегда и даже всячески поощрял браки македонских воинов с иноземными женщинами. Затем неординарное мышление привело его через далекую безжизненную пустыню в знаменитый оазис Сива к оракулу Аммона. Исследователи склонны считать, что тут сработало отнюдь не любопытство македонского царя – официально став фараоном и правителем Египта, Александр желал и в религиозном поле закрепить свою «божественность». Порой создается впечатление, что этот человек с достаточным количеством комплексов просто желал ослепить самого себя. Право, трудно утверждать, кому этот шаг был нужен больше – самому Александру для утверждения величия в своих собственных глазах и удовлетворения неиссякаемой жажды неземной славы или для покорения массового сознания своего окружения и остального мира. Скорее всего, тут смешалось и первое и второе, учитывая чувствительность его экзальтированной натуры и многочисленные театральные представления, доселе великолепно разыгрываемые македонским монархом. А также чистый и весьма холодный расчет в общении с окружением, и прежде всего с воинами.
