Леонардо и его отец были очень далеки друг от друга. Будучи, помимо связи с матерью Леонардо, еще четырежды женатым и имея девятерых сыновей и две дочери, отец даже не упомянул Леонардо в завещании. Из-за того что отец не проявлял подлинного интереса к нему, а связь с матерью, скорее всего, также напрочь отсутствовала, Леонардо рос духовно обделенным, слаборазвитым и исключительно замкнутым ребенком с целым комплексом психологических проблем, а тот факт, что он слишком часто был предоставлен самому себе и научился довольствоваться малым, обретая спокойствие лишь далеко в глубинах собственной души в конце концов предопределил его наклонности. Детское воображение воспринимало отторжение как жуткое и необратимое жизненное клеймо, и это навсегда определило глубокую болезненную интроверсию (самоуглубленность) Леонардо и его особую жизнь в себе, которую можно было бы определить как непрерывное самобичевание и самоуничижение.
Учась в сельской школе, он ничем не проявил себя, и даже напротив, слыл несколько заторможенным, ибо с трудом обучался чтению, письму и счету. Неудивительно, что в школе и среди сверстников Леонардо был изгоем, что подтверждает хотя бы безразличное отношение к нему учителей, которые даже не стали исправлять у Леонардо «дефект» левой руки (что было общепринято), так и оставив мальчика левшой. Тот факт, что незаконнорожденным детям был закрыт путь к университетскому образованию, только содействовал раннему формированию глубоко интровертированного характера, ненасытному поиску пути, который уравнял бы его в правах с теми, кто получил при рождении хоть какие-нибудь стартовые позиции для жизни. А отсутствие знаний латинского языка из-за рокового обстоятельства своего незаконного рождения в течение долгих лет напоминало великому мастеру о том, что он не такой, как все, и побуждало к дополнительным усилиям. Кроме того, есть все основания полагать, что именно отчуждение в семье, отсутствие любви и внимания со стороны родителей привело к стойкому пожизненному комплексу Леонардо относительно женщин. «Даже у обычного ребенка такая ненормальная семейная ситуация, как правило, приводит к определенным отклонениям», – отмечает Ноймайр, имея в виду неспособность художника к нормальному общению с женщинами. Глубоко в детство уходит корнями и другой перекос Леонардо: испытывая почти благоговение перед животными, он, тем не менее, был почти равнодушен к людям; преисполненный душевных мук, он был не в состоянии наблюдать трагедию беспомощной птицы в клетке, в то же время бесстрастно созерцал сцены уничтожения приговоренных к казни людей, чтобы предельно точно отразить мимику на их перекошенных от ужаса лицах. Именно несчастливое, порой даже тягостное детство заставило Леонардо позже назвать человека самым злым из диких зверей.
Будучи всегда один на один со своим одиночеством, юный Леонардо, с одной стороны, искал любого замещения недостающей любви, с другой – жаждал возможностей продолжительного забытья или, другими словами, бегства от реального мира. Пожалуй, нет ничего странного в том, что спасительное умиротворение чаще всего он находил в собственном воображаемом мире романтики и беспредельной мечты, а ключом к этому миру становилась беспрерывная деятельность, все больше захватывавшая его.
Первым психологическим заместителем реальных родителей для Леонардо стал дядя Франческо, прививший ему трогательную любовь к природе и почти неестественное желание освобождать птиц из клеток, чтобы насладиться их упоительной свободой.
Практически не имея никакой возможности делиться своими эмоциями, Леонардо подсознательно шел путем поиска выражения своих чувств, и благодаря полной свободе (обусловленной безразличием окружающих) он попробовал передать свои мироощущения с помощью знаков и символов, чем, по сути, и были первые рисунки. Удивительная наблюдательность и недюжинное усердие, стимулируемые желанием доказать свою собственную полноценность и состоятельность в этом мире, где его, как оказалось, не очень-то вдали, а также первая радость творчества неожиданно превратили занятие рисованием в постоянную потребность. Юноша заметил, что забывается в рисовании, уходит от становившейся порой невыносимой реальности и… обретает так недостающие ему высоту и свободу полета. И кроме того, рисование было замечено окружающими, в частности отцом. Этот факт особенно важен, так как завоевать любовь и признание отца было едва ли не самым вожделенным желанием для мальчика, который жил круглым сиротой при живых родителях. Первые похвалы и первый заказ (нарисовать настенную декорацию для соседей-охотников) возбудили желание серьезнее и глубже отнестись к творчеству. Именно это внимание со стороны к действиям Леонардо на самой ранней стадии творческого пути породили его необычайно стойкую мотивацию к рисованию и обусловили зарождающуюся маниакальную страсть к этому. «Чтобы всегда иметь возможность улучшить свои рисунки, он с упорной настойчивостью и терпением наблюдал за всем происходящим в природе, и в этой передаче наблюдений, вытекающих из мельчайших деталей, находился источник своеобразного слияния науки и искусства, которое должно было происходить в его душе», – отмечает А. Ноймайр.
Другими словами, будучи отверженным и ранимым подростком, Леонардо отчаянно искал идею, которая смогла бы стать для него своеобразной защитой от жутко ранящих стрел неполноценного и бездушного общества, жестокость которого его воспаленная чувствительность смогла испытать едва ли не с самого рождения. Мучительная невозможность стать продолжателем дела отца (из-за упоминавшейся незаконнорожденности), получить сносное образование и желание утвердиться в несправедливом мире подталкивали Леонардо к все более упорным усилиям – так что в конце концов однажды отцу не оставалось ничего более, как собрать несколько рисунков подающего надежды подростка и показать их одному из наиболее известных во Флоренции художников Андреа Верроккьо.
Мастер сумел рассмотреть в несмелых линиях юношеских набросков нечто такое, что позволило ему принять молодого Леонардо в свою мастерскую на обучение. Именно с этого времени молодой да Винчи начал смутно понимать, что все его будущее будет неразрывно связано с живописью и вообще с искусством. Несмотря на определенные установленные порядки и дисциплину в мастерской флорентийского живописца, Леонардо все же намного меньше чувствовал себя ущемленным, чем в детстве. Хотя его естество и восставало против установленных обществом ограничений для тех, кто не получил формального образования. Однако была и положительная сторона такого положения дел – Леонардо зажегся непреодолимым желанием доказать, что только знания имеют реальную силу; титулы же, научные или передаваемые по наследству, – лишь бутафория, напыщенная и лживая декорация театрализованной человеческой натуры.
Молодой человек не только самозабвенно впитывал все, что давал мастер, но и с удовольствием выслушивал критиков флорентийской богемы, нередко собиравшейся в доме Верроккьо. Он проникался средой живописи, и его жизнь постепенно наполнялась необходимым смыслом, без которого человек чувствует себя затерявшимся среди нагромождений морали всегда одурманенного общества с неизменно стерильной и одновременно безнравственной коллективной душой. Еще одной важным приобретением в мастерской художника было то, что молодой человек ощутил отеческую заботу Верроккьо, без чего он жил в течение многих лет.
