Он узнал ноты гораздо раньше, чем буквы алфавита, поэтому в какой-то степени дальнейшая жизнь музыканта была предопределена. Внушение в раннем детстве в большинстве случаев играет ключевую роль в самоопределении и формировании ценностной ориентации будущей личности, а общение со взрослыми солидными мужами, очень серьезно утверждавшими, что Людвиг обладает большим талантом и должен стать великим музыкантом, прочно засело в его голове на всю жизнь. Когда некоторое время спустя Бетховен прочитал о себе в местной газете довольно лестную заметку как о подающем надежды гениальном музыканте, его последние сомнения рассеялись окончательно. Хотя само сообщение было не чем иным, как плодом творческой гиперболизации репортера, оно дополнило уверенность мальчика в своей непревзойденности.
В большей степени окружению юный Бетховен был обязан пробуждением на редкость устойчивой мотивации: музыканты рано открыли ему глаза на рабское положение труженика муз в современном обществе и сумели убедить, что лишь великий музыкант, принадлежащий больше возвышенному искусству, чем низменному обществу обывателей, имеет право на голос. И именно взрослое влиятельное в мире искусства окружение настояло на визите Людвига к первому музыканту Европы – Вольфгангу Моцарту. Для юного, еще не окрепшего духом Бетховена, не раз испытывавшего унижения, это имело решающее и символическое значение одновременно.
Подход отца и его музыкального окружения к обучению все же отложил положительный отпечаток на упорстве и усидчивости молодого музыканта. Привычка работать с раннего детства по распорядку взрослого человека стала пожизненным правилом. Даже в те печальные детские вечера, когда его заставляли играть до полного изнеможения или закрывали в комнате наедине с нотами, в душе Людвига не пробудилась ненависть к звукам – он находил в их плавном и трепетном колебании гармонию и успокоение для загнанной души. Музицируя и все больше импровизируя, Людвиг забывался и невольно начинал создавать новые сочетания звуков, что стало первым шагом к большому целенаправленному творчеству. С музыкой в сердце он ожесточался против людской алчности и страсти к денежным знакам, ради которых и его родной отец готов был лишать общения сына со сверстниками. Интересно, что когда из-за тех же денег Бетховен-отец отказался от бредовой идеи создания «чудо-ребенка» – за выступления маленького Людвига просто мало платили – и перестал с немым садистским упорством истязать сына музыкальными упражнениями, Людвиг не бросил играть. Это занятие стало духовной и физической потребностью. В лоне таинственного переплетения звуков был другой мир, не просто отличный от реальности, а позволявший оторваться от действительности и получить неземное духовное наслаждение, бесконечный восторг и осознание, что он может нечто такое, что другим (даже музыкантам уровня отца) просто не дано уловить. Это все равно что оседлать безумную стихию, объездить дикого скакуна или почувствовать наяву свободное падение, в котором перед самым сближением с землей вдруг появляются крылья и уносят в следующую новую реальность. Музыка давала возможность забыться, и в этом для ущербного юноши была спасительная возможность найти нить полноценной жизни – такой, чтобы не потерять свою уже рожденную в муках творчества личность.
Позже общение в небольшом кругу авторитетных людей искусства, куда Бетховен был неожиданно допущен благодаря одному из своих взрослых друзей, развило в нем стойкую мотивацию и к глубоким смежным знаниям, желанию всесторонне познать истину и соответствовать интеллектуальному уровню своих собеседников. Имея лишь начальное образование и едва умея читать, он ощущал ущербное чувство духовной неполноценности, и такая ситуация вместе с реальным мотивом постигнуть то, что скрыто завесой тайн от большинства людей, стимулировала юношу лучше всяческих наставлений. Он пришел к книгам сам, и оттого понимание им литературы было более глубоким и целостным, а проникновение в мир книг – более яростным и стремительным. Дополнительным кнутом для Людвига оказалась катастрофическая нехватка времени: все свое дневное время он посвящал музыке, читать же и наверстывать пробелы образования приходилось поздними вечерами и во время коротких периодов отдыха. Зато молодой человек научился ценить каждую минуту, отныне его беспокоило каждое потерянное мгновение.
Будучи старшим сыном в определенно неполноценной семье, Бетховен испытал на себе всю тяжесть ранней ответственности, принесшей ему, кроме независимости, еще и чувство полной внутренней свободы. Так часто случается в семьях с отцами-алкоголиками, отцами-неудачниками и отцами, болезненно воспринимающими свои нереализованные возможности. Их сыновья либо становятся жалкими подобиями родителя, либо, вынашивая в ненависти и отвращении к нему свои гневные чувства, с яростным и непонятным окружающим остервенением устремляются к успеху. Для маленького человека нет более острого стимула победить, чем отвращение и презрение к собственному отцу, рождающие безумную страсть деятельности. Бетховену, рано окунувшемуся в серьезную взрослую жизнь, была ненавистна даже мысль походить на отца поступками и делами: в глубине души он презирал его за несостоятельность, за то, что он обрек его мать на жалкое нищенское прозябание, и, самое главное, за то, что он оказался неспособным реализовать себя как музыкант. Сам же Людвиг привык с самого детства упорно утверждаться каждый день и четырнадцатилетним юношей сумел попасть в поле зрения власть имущих и получить должность помощника органиста. Он живо осознал, что оценен даже той гнусной частью общества, которая так беззастенчиво и бесцеремонно эксплуатировала таких, как он сам, двигая людьми, словно это маленькие дешевые марионетки. Гордость за себя и за свою самостоятельность позволяла ему еще глубже и четче противопоставлять себя подавленному, безнадежно опустившемуся на дно жизни отцу-неудачнику и жалкому обществу умиленных ценителей музыки в шикарных светских салонах.
Еще одной важной деталью, бесспорно повлиявшей на конструктивное мировосприятие, была глубокая духовная связь с матерью, которую Людвиг боготворил и которая так же безумно и нежно любила его. Это позволило Бетховену в мальчишеском возрасте не озлобиться окончательно, не превратиться в дикого зверька с комплексом неизлечимых духовных проблем, не позволяющих рационально общаться с окружающим миром. В большей степени благодаря матери он избежал такого сценария развития собственной жизни, хотя, несомненно, множество психологических рубцов, вынесенных из несчастного детства, не позволили музыканту построить счастливую личную жизнь. Немало внутренних комплексов, среди которых заметное место занимает чувство ущербной неполноценности (сначала в образовании и манере общения, потом в вечной гнетущей нищете и, наконец, в физическом недуге), Бетховен пронес через всю свою не слишком долгую жизнь. Его мрачная угрюмость и необыкновенная гипертрофированная гордость остались пожизненным отпечатком, лишившим музыканта возможности общаться на одном языке с представителями светского общества. Хотя впоследствии это общество все же приняло музыканта таким, каким он был, – напрочь отказавшимся от ролевой игры.
Тупиковое положение для начинающего музыканта, которое принесла смерть матери, заставшая юношу врасплох в Вене (Людвиг увидел ее практически на смертном одре), а еще через некоторое время – и смерть годовалой сестры глубоким рубцом отпечаталось на его восприимчивости. Еще больше встряхнув молодого Бетховена, эти события оказались первым и наиболее мощным формирующим звеном одержимости творчества. С одной стороны, он жаждал свободы, с другой – какая-то неведомая коварная сила подталкивала его к бегству от реального мира, в котором он испытал столько горя. И музыка всякий раз оказывалась той спасительной нишей, в которую можно было надежно спрятаться. В это время за угловатыми юношескими плечами Людвига была двухмесячная жизнь в музыкальной столице мира – Вене, и самое главное, в его активе было уже искреннее поощрение первого музыканта Европы – Вольфганга Амадея Моцарта. В мастерской прославленного маэстро никому не известный исполнитель не только был оценен по достоинству, но и сумел осознать самое главное – нельзя нескончаемо учиться играть! Чтобы не раствориться в великолепии чужих звуков и добиться подлинного успеха, нужно творить самому, создавать собственными усилиями, пропустить идею через свои чувства! Это невообразимо сложно, но без этого не рождается художник, поэт, музыкант, без этого не раскрывается творческая личность. Великий Моцарт выслушал его и благословил теплыми словами, сказав, что мир когда-нибудь будет говорить о нем, о Бетховене. А это значит, что свернуть с выбранного пути уже не представлялось возможным – крутая и неведомая дорога вела вверх, в бесконечность. Людвиг уже твердо знал, что эта дорога вряд ли сулит золотые горы, легкие деньги и роскошь. Но он так же твердо знал, что способен преодолеть этот беспредельный путь, и еще более твердо знал, как именно он должен это сделать.
