Нельзя сказать, что провал первых книг, которые почти не раскупались и вызывали лишь волны бурной критики, не волновал ученого. Но это не заставило его хоть на миг усомниться в правильности избранного пути. Более того, Фрейд был уверен, что и оголтелая ругань в его адрес вскоре окажется полезной, ибо прикует любопытных обывателей и думающих ученых к его новой и, в конце концов, весьма занимательной теории. Будут ли ее принимать – другой вопрос. Но ее будут знать, идентифицировать. А это уже половина успеха, полагал исследователь.
Конечно, он искал и опять использовал всевозможные способы изменить представление мира о себе и своем учении: книги, публикации, медицинские конференции, психоаналитическое движение. Но для успеха нужно было время. Пионер нетрадиционной медицины осознавал, что открытие – всегда результат иного мышления, нового подхода к проблеме. В конце концов он так изучил подсознание, что, как ему казалось, видел людей без какого-либо покрова и, как волхв, мог легко предсказать и объяснить их будущие поступки, словно их души были полностью обнажены. Незримым и неосязаемым скальпелем этот странный врач вскрывал очень многие нарывы, недосягаемые для скальпеля стального, и так же ненавязчиво и тихо лечил их. Неугасимое желание поскорее добиться успеха все больше стимулировалось положительными результатами практики. Оно заставляло ученого спешить, действовать решительнее и напористее, чем менее уверенные в себе коллеги и соперники. Случай совместных исследований Зигмунда Фрейда со старшим и более опытным коллегой Йозефом Брейером является классическим для понимания активной установки успешной личности. Даже имея солидный по объему и весьма колоритный по качеству материал исследований подсознания, Брейер сначала просто побоялся выступить на стороне Фрейда, а потом и вовсе отказался как от исследования нового направления, так и от самой дружбы с первооткрывателем психоанализа. Он оказался неспособным бросить вызов обществу современников и счел более приемлемым для себя отступить. Слишком огромным и неоправданным показался Брейеру риск потерять все. Хотя в душе он принимал очень многое, достигнутое в результате исследований вместе с Фрейдом. Тем, кому важно спокойствие и согласие с формальными, уже признанными лидерами, никогда не добиться чего-нибудь стоящего, ибо успех – это не только тяжелый пот и бессонные ночи, но и агрессивное, порой хищническое наступление на старое, необходимость активных, отважных, а часто и авантюрных действий. Именно так можно охарактеризовать действия Фрейда, который, бросив вызов всему медицинскому миру современников, без малейшего сомнения обрек себя на десятилетнюю изоляцию. А ведь он понимал, что такая изоляция могла бы продолжаться всю жизнь. Его не выбили из седла ни отказ от психоанализа близких друзей, ни ужасающая критика со стороны видных медиков Европы вышедших в свет книг. Можно утверждать, что это лишь закаляло его стремление донести до мира свою идею.
Интересным представляется отношение Фрейда к авторитетам. Он готов был прислушаться к гипотезе, которая казалась ему перспективной, даже если исходила от еще не известного в медицинском мире врача. Но при этом Фрейд никогда не испытывал благоговейного трепета перед именами, даже самыми неоспоримыми авторитетами. Он воспринимал только фактические результаты, достигнутые тем или иным ученым. Он, например, признавал мировой авторитет Теодора Мейнерта в области неврологии, но в то же время авторитет Мейнерта никак не отразился на ходе исследований самого Фрейда только потому, что сам Мейнерт не принимал фрейдовской концепции подсознания и сексуальной основы неврозов. Когда медицина сдержанно оценила доклад Фрейда об этиологии истерии, Зигмунд, комментируя происходящее, бросил жене: «Ослы холодно приняли ее». Эта фраза ярко подтверждает, что уровень самооценки и уверенности в себе позволял ученому философски относиться к авторитетам: «Принимаете – спасибо, не принимаете – не мешайте». Если бы он позволил себе хоть на миг оказаться во власти медицинских светил того времени, это не только лишило бы его сил продолжать исследования, но и попросту разрушило бы его самого как пионера новой области. Тот, кто не может вознестись над устоявшимися правилами и теми, кто их создал, никогда не создаст нового направления и навечно будет прикован незримыми цепями к скале консерватизма.
Зигмунд Фрейд никогда не брезговал применением знаний законов психологии, если чувствовал, что это может помочь делу. Так, узнав, что величина номер один в венском медицинском мире профессор Мейнерт занемог, он нанес ему визит, захватив с собой ящик чудесных гаванских сигар, от которых профессор был без ума. Воспользовавшись таким простым и действенным приемом, Фрейд практически выпросил у старого профессора право проводить лекции по анатомии головного мозга. Яркий и типичный для успешных людей случай, красноречиво свидетельствующий, что Фрейд, подобно многим неординарным личностям, мог легко переступить через собственную гордость, когда она становилась на пути к успеху. Он мог, когда это было необходимо, сыграть роль смущенного или покорного, он мог принести в жертву условностям медицинского мира свою гордость, с тем чтобы однажды неожиданно обойти на извилистом повороте судьбы своих менее расчетливых и менее работоспособных оппонентов и безоговорочно выиграть.
Вполне возможно, что отвержение психоанализа научным миром сыграло и свою положительную роль. Не имея путей к отступлению, Фрейд надолго погрузился в работу. Если он принимал пациентов, то работал с восьми утра до девяти вечера с небольшим перерывом на дневную прогулку – завидное трудолюбие даже для очень упорных людей. Кроме того, почти каждый день допоздна, а часто и в выходные дни, он записывал собственные наблюдения и работал над книгами. Даже если бы общество не созрело настолько, чтобы принять новые идеи о сексуальной природе человека, Фрейд даже фактическими результатами своей практики добился бы признания в научно-медицинском мире. Это упорствующий доктор без сомнения и страха брался и за те «безнадежные случаи», от которых решительно отказывались другие, опасающиеся излишнего риска врачи. Для него это была еще одна возможность испытать новые методы и подтвердить на практике формирующиеся выводы. И удивительное дело, фортуна часто оценивала смелость первопроходца науки, и то, что другим казалось немыслимым и невозможным, ему часто удавалось.
Мозг ученого в течение многих десятилетий был в постоянной работе, непрерывно прокручивая бесчисленное количество раз различные эпизоды из практики для нахождения им научной основы. Однажды он написал своему другу Флиссу: «Этиология неврозов всюду преследует меня, словно песенка о Мальбруке – английского путешественника». У Фрейда не было повода лукавить перед другом, а в том, что идея заполнила практически все пространство как внутри Фрейда, так и вокруг него, существует бесчисленное множество подтверждений. Обожая до безумия Рим и все, что связано с его историей и культурой, Фрейд много раз посещал Вечный город. Долгими часами он простаивал у статуи Моисея, но не просто любуясь детищем Микеланджело, а пытаясь вновь и вновь поддать детальному анализу каждое застывшее в камне движение, каждый внутренний порыв могучего пророка, чтобы увязать их с чувствами и психологическим состоянием ваятеля. «Там, где большинство людей видело интересную впечатляющую работу в камне, Фрейд разглядел голограмму истории и человеческого духа», – написал об исследовании Фрейдом статуи Моисея один из современных психоаналитиков Роберт Дилтс. Поразительные и порой феноменальные попытки рассмотреть «под микроскопом» жизни великих творцов говорят, что еще одной важной характеристикой феноменальных личностей всегда было увязывание и синтез того, что, на первый взгляд, не может быть связано и проанализировано.
