Но, удивительное дело, воображаемый сверхчеловек Ницше пришел на страницы книги не только для того, чтобы спасти мир – еще в большей степени он служил спасительным лекарством для самого физически умирающего, неотступного и озлобленного философа. Создавая его, Ницше оттягивал момент своего конца, и в этом психологическая драма ученого-одиночки. Ницше разговаривал с Заратустрой, а ответы мистического полубога часто предназначал самому себе, чтобы найти силы преодолеть собственную физическую слабость. Это была жестокая игра с самим собой, но иной путь для философа означал физическую смерть, к которой он не раз стремился и от которой удерживался, чтобы закончить задуманное – принести идею отвергнувшему его человечеству. За семь лет до своего безумия философ предложил новую иерархию мироздания, высшая ступень в которой отводилась творцам – людям-символам, способным синтезировать знания и создавать из них новые, еще более могучие зерна – предтечи будущих великих побед. Символической показалась Фридриху Ницше и смерть Рихарда Вагнера – как раз накануне рождения последних строк его Заратустры. Изнемогающий от одиночества, философ в своих болезненных визуализациях решает, что судьба назначает его последователем ушедшего гения-музыканта, и это дает ему новые силы жить и творить. В сущности, пророк – это сам Ницше, вечно брошенный всеми, так же как и его отверженный герой, несущий миру слово Истины.
В движении Ницше, как в деятельности любого другого человека, было много ошибок, и не раз он попросту сбивался с курса, как подмагниченная со стороны стрелка компаса. Цепь его попыток не была ни беспрерывной, ни последовательной. Но Ницше всегда восставал против действительности, презирая обстоятельства. Немощный физически и подверженный в силу удивительно тонкой чувствительности всем людским страхам и болезням, он все же возвращался на курс усилием воли. В конечном счете, экзальтированный немецкий мистик делал то, что было ему по душе. «Я авантюрист духа, я блуждаю за своей мыслью и иду за манящей меня идеей», – говорит он о себе, и ему импонирует быть горделивым отшельником, ибо как еще можно позволить себе презирать мир и оставаться в нем самым великим из смертных? Периоды грандиозного воодушевления и прилива энергии почти циклично сменялись приступами невообразимого бессилия. Жизнь Ницше была борьбой в полном смысле – он сражался с собой едва ли не каждый день, и его воля закаляясь все больше, превращала самого философа в тот идеал сверхчеловека, который много позже, рожденный из мучительной тоски, явился миру. Пожалуй, с точки зрения стратегии достижения успеха (но не реализации идеи) главной ошибкой Ницше оказался его отказ от публичности. Работай он в одном из наиболее престижных университетов Европы, даже несмотря на гневную радикальность его работ, они бы были приняты – неважно, положительно или отрицательно, но о них говорили бы. Оставив едкий мир суеты и земных проблем, Ницше не обрел полной свободы, о которой мечтал, но и не сумел возвратиться. Так никогда и не покаявшись и оставшись на перепутье, он глиссировал, пока духовные силы не оставили его, отдав в объятия дикого безумия и полного забвения.
Модель поиска этого философа заключалась в попытке найти выход для себя – как жить в согласии с собой и при этом сосуществовать с миром, который его подавлял своей неизменной обывательщиной, гнусной неприемлемой моралью и слишком узким набором ценностей. Живя в иной, неосязаемой и призрачной системе координат, он был не согласен с той, что навязывали с детства, и потому искал возможность совмещения этих координатных сеток. В пользу решения этой проблемы Ницше был согласен перекроить свой образ, но еще больше изменений и поправок необходимо было внести в алгоритм обитания самого человечества. Для этого его нужно было глубже понять, изучить, примерить все возможные варианты «спасения» – отчаянный скептик при этом ежедневно поднимал планку решения задачи своего понимания мира все выше, считая предыдущую работу лишь черновым опытом. Проваливаясь в трясину человеческого естества, Ницше все больше убеждался, что во всем мире и в каждом человеке есть только одна сила, способная земное тяготение, имя этой силы – Воля. Фактически в результате этих продолжительных и жестоких поисков, даже несмотря на полное игнорирование предыдущих произведений, на свет появились шедевры революционной философии «Воля к власти» и «Так говорил Заратустра».
Неприятие философской силы Ницше, без сомнения, ускорило фатальную развязку: с одной стороны, он был не в состоянии достичь необходимого влияния на мир, а с другой – уже не мог и не желал изменить себя. Это наибольшее противоречие выбивало почву из-под ног ученого. Но весь смысл пребывания на земле одинокого искателя сводился только к одному – успеть высказаться, изложить на бумаге то, что рвалось наружу из его мрачного неутоленного разума. После разрыва с Вагнером Ницше потерял самое главное – обратную связь. Дальше дорога вела в бездну. Ницше знал это и принял вызов.
Вера в собственную звезду у Ницше была потрясающей: даже когда в сорокатрехлетнем возрасте издатели отказались печатать его новую книгу «По ту сторону добра и зла» и он, отчаявшись после ряда неудачных переговоров, решил издать ее на свои крошечные сбережения – даже тогда он твердил немногочисленным окружающим, что «через сорок лет он станет европейской знаменитостью». Роль такого гипертрофированного самовнушения позволяла не только жить, но и создавать новые вещи без оглядки на то, что скажут критики и законодатели мод в философии и психологии. Он был одним из самых лучших фанатиков собственного имени и заставлял верить в его демонический звук всех окружающих, неустанно твердя, что «профессора в европейских университетах глупы». Самую страшную боль этому стойкому человеку доставляли моменты, когда он убеждался, что в этих обителях науки его имя не известно. Тогда его душили долгие приступы меланхолии и он ненавидел и весь мир, и себя – за просчеты в распространении своего учения. «Мы живем в разных мирах, говорим на разных языках!» – выразился он о друзьях, о которых прежде думал как о последователях своего учения. Чтобы преодолеть жестокие периоды, каждый из которых мог оборвать его жизнь, Ницше принимал даже такие средства, как индийская конопля. Но тот факт, что философ не стал рабом мощных наркотических стимуляторов, действующих на мозг, подтверждает, что всей его жизнью руководила только воля, путь же указывала идея.
И все же в конце сознательной жизни Ницше почувствовал, что ростки его мыслей осели в нескольких горячих головах, а в мире появились первые почитатели его творений. За два с половиной года до психической катастрофы ученого он получил письмо от иностранного авторитета в области философии с весьма лестными оценками его работы. Позже появилось еще несколько людей, поверивших в путеводную звезду странного гения. Философу прислали деньги – за подписку на его сочинения. Сам же он уже не надеялся, что успех может посетить его при жизни. А его последними мыслями перед тем, как рассудок помутился, были размышления о старой боли – учителе Вагнере. Последним памфлетом духовно умирающего человека был «Ницше против Вагнера». Уже в полном сумасшествии Ницше поведал миру и о второй, может, еще более сильной боли своей жизни, чем Вагнер, – о тайной безответной любви к жене умершего композитора. Козима Вагнер была символом женщины – спутницы гения, и Ницше в течение всей жизни знал, что ему никогда не достанется такое счастье, как его учителю, которого он боготворил и ненавидел одновременно.
