Знатоки жизненного пути Юнга утверждают, что когда он убедился в колоссальной силе своих идей и способности посредством них подвергать психокоррекции восприятие мира многих других людей, он вспомнил и о Христе, а также о его опыте распространения взглядов. Многие люди, лично знавшие Юнга, небезосновательно утверждали, что последний страдает «комплексом бога».
Действительно, одержимость Юнга обладать миром и стать для человечества религиозно-научным оракулом была просто потрясающей, хотя он продвигался не так быстро, как хотел, а изнурительная внутренняя работа мозга порой доводила его до исступления. Постепенно он становился нетерпимым к инакомыслию и со временем потерял многих сильных приверженцев своего направления. Слишком сильный, чтобы принять какого-либо учителя, Бога или признать чей-либо авторитет, Юнг предпочитал быть непоследовательным в проведении своей идеи, чем наступить на горло яростной гидре собственного тщеславия. В этом состояло одно из самых главных противоречий юнговской натуры, которое не позволяло ему двигаться без потерь. Бесспорно, он был крейсером, грациозно скользящим по волнам жизни и легко преодолевающим преграды, непосильные более мелким судам, но именно это исключало маневрирование Юнга и замедляло его исторический ход. Хотя, с другой стороны, до конца жизни ему удалось сохранить умение носить несколько масок, меняя их попеременно.
Все же следует признать, что главная идея Юнга была направлена на конструктивное преобразование мира – он пытался доказать, что человечество нуждается в духовном возрождении и сознательном усовершенствовании системы ценностей. Понимая слабости несовершенного мира, он считал, что люди достойны иметь более высокие знания о себе. Он искренне верил, что возрождение человечества вполне возможно. И если Ницше твердой непоколебимой рукой просто навязывал иные ценности, то Юнг предлагал поглубже заглянуть в себя, чтобы самостоятельно совершить акт преобразования. Именно это сделало успех самого Юнга важным не только для него самого, но и для того мира, который он неустанно анализировал и который заставлял меняться. Необыкновенные эгоизм, тщеславие и воля Юнга были источниками и причинами величайшего напряжения духа, а в итоге они заставили его «произвести на свет» ряд потрясающих открытий, которые действительно во многом изменили современного человека, по меньшей мере того, который желает думать, принимать решения и изменяться.
Несмотря на отвержение фрейдовского учения, Юнг именно его взял за основу и в конце концов раздвинул границы психоанализа до философии и до целой системы мировоззрения, что сделало новое учение достоянием не только медицины, но и всего человечества. Конечно, он не сделал всего, что намечал, ибо по-настоящему демоническим образам свойственно строить такие гигантские по размаху планы, что даже реализация их малой части может поразить и ослепить мир своим великолепием. Юнг сделал себя победителем и прожил долгую жизнь победителя, по сути не только достигшего успеха, но и знавшего наверняка, что он сумел реализовать собственный потенциал.
Лев Толстой
«Я не святой и никогда не выдавал себя за такого, а человек увлекающийся и говорящий иногда, даже всегда, не вполне то, что думаю и чувствую, не потому, что не хочу сказать, а не умею, часто преувеличиваю, просто ошибаюсь».
«Бог есть жизнь».
Лев Толстой
Толстой – это высшее откровение и безупречная честность. Прежде всего, по отношению к самому себе. Он никогда не боялся признаться в том, что его терзают сомнения.
Один из наиболее ярких феноменов Толстого состоит в том, что он на собственном примере продемонстрировал практически бесконечные возможности самопреобразования посредством включения воли и установки для себя рубежей-целей, которые необходимо достичь на подступах к большой идее. Толстой в своих устремлениях и психологических установках всегда опережал время: когда литературный мир только признал его талант равным талантам корифеев времени, молодой писатель уже поднял планку до написания романов эпохи; когда мир только знакомился с появившимися произведениями, искрометный и непоколебимый русский дух уже превращался в мыслителя, пророка своего времени. Неописуемая воля, нескончаемый поиск нового и немыслимый для обычного человека ежедневный труд перекроили мягкого, податливого, впечатлительного молодого человека в монолит, лазерную установку, излучающую настойчивые импульсы с призывами современному миру измениться, чтобы выжить.
«Ни один писатель мира не явил нам таких образцов каторжного писательского труда, как Лев Толстой», – написал о нем один из многочисленных исследователей. Действительно, основа успеха Толстого – и в этом нет никакого сомнения – в его уникальной, порой немыслимой работоспособности. Все пороки, которых он не скрывал и которые искоренял со скрупулезностью хирурга, все человеческие слабости, которые он бичевал, в процессе роста мотивации движения к единственной цели исчезали, отступая пред могучей нетленной волей. Воля сделала из легкомысленного картежника и недоверчивого к людям сквернослова гениального и сурового волхва от литературы.
С самых первых несмелых творческих шагов Толстой проявил себя удивительно терпеливым тружеником. Порой он работал целые дни напролет, что для человека обеспеченного и даже богатого означает наличие крайне высокой степени мотивации. Уже в двадцать два года Толстой просто бредил своей литературной работой, превращая ее в стойкую идею с сакраментальным философским началом. Один из исследователей-текстологов приводит любопытную запись в дневнике Толстого, красноречиво говорящую о почти немыслимом трудоголизме его автора: «Завтра. Встать рано, писать “Отрочество” до обеда – после обеда писать “Дневник кавказского офицера”». Он работал одновременно над несколькими вещами, позволяя мозгу для отдыха лишь переключаться с одного произведения на другое. И магическая мотивация, и безумная работоспособность проистекают из одного начала – неуемной жажды оставить значительный след в истории, стать признанным, обрести крылья славы.
Примечательно, что женившись, Толстой нисколько не изменил образа жизни. Любовь и семья были для него важны, но работа, замешанная на великой идее, – святое. Жена Толстого Софья вспоминала, что совместная жизнь в первые годы была «очень замкнутая». «…Мы жили в деревне безвыездно, ни за чем не следили, ничего не видели, не знали – да и не интересовались. Никаких других потребностей у меня не было, я жила с лицами из “Войны и мира”», – писала она, добавляя, что «только иногда по вечерам, уложив детей спать и отправив в Москву рукописи или исправленные корректуры, мы садились за рояль и до глубокой ночи играли в четыре руки». Более того, в течение долгого времени жена была и секретарем, и помощником, и переписчиком произведений Толстого, обладавшего к тому же ужасным почерком и неиссякаемым желанием переделывать тексты десятки раз, внося бесчисленное множество корректур. А воспоминания детей писателя свидетельствуют, что стараясь быть заботливым и чутким отцом (признавая роль домашнего образования, он даже преподавал своим детям арифметику), он, тем не менее, подчинил весь жизненный цикл семьи своей нескончаемой работе. Часто в доме Толстого абсолютная тишина властвовала долгими часами: глава семьи трудился над созданием нового романа, а его неутомимая подруга корпела над правками. В доме было железное непререкаемое правило: никто не должен был входить в кабинет писателя во время его работы! Как истинный труженик он никогда не ждал вдохновения, работая порой целый день почти без перерывов. Он не верил в дар, данный свыше, и признавал великую пользу самодисциплины. Он был абсолютно убежден, что долгие и упорные усилия в одном направлении развивают у обычного человека талант гигантских масштабов, гениальность. Правда, стоит сказать, что взамен от домашних он получил в конце концов равнодушие и непонимание. «Вера его передалась лишь трем его дочерям, самая любимая из которых, Мария, умерла. Среди своих близких он был одинок душой», – писал Ромен Роллан. Не бывает великих побед без потерь…
