Но одна награда как нельзя точно определяла суть всей брежневской эпохи – статуэтка «Золотой Меркурий». На ногах античного божества были крылышки. Так как паренек этот не только считался покровителем торговцев, но и воров.
Видать, крылышки помогали быстрее сматываться от погони.
Символ эпохи – покровитель воров.
Сегодня много пишут, пытаются анализировать восемнадцать лет брежневского правления.
Находят просчеты политические, экономические, социальные, пытаясь определить эволюцию застоя. Но почти все высоколобые экономисты и умудренные историки обходят в своих изысканиях главное, на мой взгляд. Именно в эти восемнадцать лет началось то, что мы расхлебываем по сегодняшний день, – криминализация общества.
В этот период были заложены основы страны, в которой закон подменен понятиями.
В годы застоя началось сращивание партийного и советского руководства с преступными группами.
Схема была простой. Теневой прибыльный бизнес, «черные» адвокаты, посредники, местная власть были тесно связаны. А охраняли их от неприятностей воры в законе, назначенные после знаменитого кисловодского сходняка смотрящими за регионами.
Именно эти люди делили миллионную прибыль от незаконного производства.
В сентябре 1982 года мы веселой компанией завалились в ресторан «Сосновый бор» в поселке Усово недалеко от Москвы. Это было весьма модное место. Если в ресторане «Архангельское» собирался народ погулять «за всю масть», то в Усово приезжали послушать ретропевицу Ингу и спокойно посидеть.
За огромным столом гуляла пестрая компания. «Держал стол», как тогда принято было говорить, а конкретнее – угощал всех, знаменитый московский человек, один из королей подпольного трикотажа Миша Фридман.
Его цеха и мелкие фабрики, разбросанные по Подмосковью, снабжали весь Кавказ и Сибирь женскими брючными костюмами из джерси, с обязательной наклейкой, что этот прекрасный товар сработан в романтической Италии.
Как говорили знающие люди, Миша держал все Подмосковье и часть столицы. В его компании я увидел деятелей из обкома КПСС, зампрокурора, милицейских начальников и еще каких-то, видимо, серьезных людей, облеченных властью.
– Гуляет Миша, – сказал мой товарищ, крупнейший специалист по теневикам. – Победу празднует.
Разговорить моего друга было нелегко, но кое-что мне из него выжать удалось.
В апреле на Мишино производство было отправлено несколько тонн ткани для изготовления знаменитых женских костюмов.
Сырье отправили, но до Фридмана оно не дошло. Более того, исчезли грузовики, а четыре водителя и экспедитор попали в больницу с острым отравлением клофелином. Надо оговориться, что в 1982 году препарат этот спокойно продавался в аптеках и проститутки еще не взяли его на вооружение.
Когда экспедитор очухался, то нарисовал Мише леденящую душу картину: их остановила ГАИ, потом его и водителей напоили какой-то дрянью, они отключились и их привязали к деревьям, где страдальцев нашли аборигены.
Подобного не случалось. Из-за сырья возникали мелкие конфликты, но такого махновского налета еще не было. Единственное, что пояснил экспедитор, – нападавшие были или грузины, или армяне.
Дело Фридмана контролировали не уголовники, а местные власти, поэтому охрану предприятий и товара осуществляли не блатняки, а специально набранные спортсмены.
С помощью, естественно, купленных ментов люди Фридмана вышли на налетчиков. Грузинские деловые открыли трикотажное производство в соседней, Калининской области. Охраняли их кутаисские воры.
Мирные переговоры ничего не дали. Тогда люди Фридмана похитили жену и дочь грузинского теневика и выдвинули условие: сырье в обмен на родственников. Это могло стать началом криминальной войны. А она никому не была нужна. Империя Миши Фридмана, рухнув, погребла бы под обломками не только дельцов, но и их сановных покровителей.
Поэтому, как поведал мне мой друг, в живописном месте на озере Селигер произошла историческая встреча. Там вели переговоры не наши цеховики и не блатняки. Договаривались о мирном исходе дела о налете на караван Фридмана те, кто учил нас свято соблюдать «моральный кодекс строителей коммунизма». Был такой знаменательный документ в те далекие времена.
Власти предержащие договорились. И снова заработали станки на фабриках Миши Фридмана.
* * *
Эпоха Брежнева прославилась небывалой по тем временам коррупцией. Дело «Океан», дело Трегубова, Ставропольское дело, Сочинское, Ташкентское… Коррупция, как раковая опухоль, съедала страну.
12 ноября 1982 года хоронили Леонида Брежнева.
У нас уже был опыт великих похорон. Организаторы учли ошибки, и центр Москвы был плотно перекрыт.
Но, в отличие от 1953-го, когда провожали в мавзолей великого вождя всех народов, к Колонному залу, где лежал сиятельный покойник, никто не рвался.
Мерзли на ноябрьском ветру солдаты и милиционеры, а скорбящей толпы не было.
Когда гроб с телом генсека опускали в могилу, оборвалась веревка.
Траурную речь произносил новый руководитель страны Юрий Андропов. Он прославился борьбой с коррупцией. И мало кто знал, что все эти дела, о которых судачили на московских кухнях, были просто борьбой за власть.
Леонид Брежнев руководил страной восемнадцать лет и оставил нам в наследство коррумпированный госаппарат. Именно коррупция легла в основу фундамента нового «демократического общества», в котором нам «посчастливилось» жить.
Юрий Андропов (1983)
С таким же успехом этот год можно назвать первым, так как он был единственным годом правления Андропова. Но именно тогда в стране появилось множество легенд, и по сегодняшний день я не могу в них разобраться, отделить правду от выдумки.
1983 год. Март. Я еду на Киностудию имени Горького. Шофер такси, разбитной московский мужичок, расспрашивает меня о кино и артистах. Сам делится воспоминаниями, кого из знаменитых развозил домой из ресторана. Треп идет. Веселый московский треп.
Мы прощаемся довольные друг другом. И водитель таинственно говорит мне:
– Ты поаккуратнее, друг, по городу облавы идут.
– Ты что, какие еще облавы?
– Попадешь – узнаешь. Ни о каких облавах я тогда не думал. На студии по моему сценарию делали двухсерийный фильм «Приступить к ликвидации», по тем временам большая удача, и я был весь поглощен этой работой.
На студию меня выдернул директор картины, надо было выбить дополнительные деньги к смете, а сделать это без особого труда мог только я, так как директором студии стал мой хороший товарищ Женя Котов.
Но Жени на работе не было, он находился «в верхах», и я пошел к его заму, знаменитому на весь кинематограф крикуну и матерщиннику Грише Рималису.
