– Позвольте, я взгляну, – выскочил из-за спины надзирателя слащавый круглолицый человечек и, поправив на крупном носу сползающие очки, внимательно углубился в постановление. – Возьмите, – вернул он бумагу Хабакову. – Э-э… Понимаете, Иван Петрович, вас задерживают совершенно за другое преступление… Постановление гласит, что вам инкриминируют сто шестьдесят вторую статью… Разбой. Совершенный группой лиц по предварительному сговору с применением оружия, – повернулся адвокат к Корсуню.
– Какого еще оружия?! Какой еще разбой?! Ты чего мне тут лепишь? Майор, в чем дело?!
– У нас еще будет время побеседовать на эту тему… пообстоятельнее, – усмехнулся Арсений. – Собственно, для этого я сюда и прилетел. Вам позвонили? – посмотрел он на надзирателя.
– Так точно, товарищ майор. Провожал до самых дверей, думал, не успеете.
– Провожал, значит, – поморщился Корсунь.
– Под арест его и в машину! – приказал Хабаков автоматчикам.
– Есть, товарищ майор, – ответил один из них и, подступив к задержанному, приказал: – Руки! – Тот послушно выставил сомкнутые ладони, и на запястьях тут же негромко щелкнули наручники. – А теперь пошел вперед!
К майору Хабакову Ивана Корсуня привели на допрос на следующий день. Сутки – вполне достаточный срок, чтобы поразмыслить над случившимся.
В кабинет Корсунь вошел спокойно, всем своим видом демонстрируя, что бояться ему нечего. На лице ни одной тревожной мысли, лишь изредка из глубины равнодушных глаз пробивался холодный блеск.
Сел, не дожидаясь приглашения, и уставился на майора.
– Мы что, так и будем пялиться друг на друга? – спросил наконец он, не выдержав затянувшейся паузы. – Об чем речь пойдет, гражданин начальник? Если дел никаких нет, тогда снимай наручники, и я потопал себе.
– Взгляни, – бросил Хабаков на стол несколько фотографий.
– Что это? – безразличным тоном спросил Иван.
– Это картины, что ты вместе с сообщниками вынес из квартиры Феоктистова.
– Какие еще картины? И Феоктистова я твоего не знаю. Опять меня с кем-то спутали. Помню, год назад «замочили» кого-то, а меня все дергали. Даже кровь на ДНК брали.
– Тебя не спутаешь, ты – единственный в своем роде. А Феоктистова ты вместе с сообщниками ограбил по наводке Иосифа Вайнсберга. Или будешь говорить, что не знаешь такого?
– Иосифа знаю, а вот картин никаких не брал.
– А ведь Петрушев, твой подельничек, уже показания против тебя дает.
– Гражданин начальник, ты и вправду думаешь, что я сейчас поведусь? – криво усмехнулся Корсунь. – Или ты себя моим духовником возом-нил? Не забывай, не первый год парюсь, и все ваши ментовские расклады наперечет знаю, как «Отче наш»!
– А к пистолетам ты тоже никакого отношения не имеешь?
– Не имею… Меня за это уже пропарили трое суток! Здесь я чист!
– А вот я тебе могу сказать, что один из проданных тобой стволов уже заговорил. Из него убили главного бухгалтера банка «Феникс». Мне только что об этом сообщил майор Гончаров.
– Утомил ты меня, гражданин начальник, думаешь, что я и этот грех на свою душу возьму? К стволам отношения не имею, а по поводу убить… так это и ложкой «замочить» можно, было бы желание. Видно, где-то там, – поднял он глаза кверху, – для бухгалтера все плохо сложилось. Не случись этого сейчас, произошло бы часом позже, но он все равно уже не жилец. Вот ты знаешь, за что я первую ходку отмотал?
– Просвети, – охотно откликнулся майор.
– Однажды поддался на уговоры вот такого, как ты, золотоголосого кенара… Напел он мне, дескать, возьми на себя грабеж, тебе ничего не будет, ты малолетка, на суде тебя отпустят. Ну, я и взял сдуру все, что мне присоветовали. Так мне на полную катушку впаяли! А вся вина моя была в том, что я случайно проходил там, где ограбление случилось. Меня и взяли вместе с остальными. Видишь ли, им показалось, что я наводчик. Так что с тех пор я ни одному вашему слову не верю. Спасибо за науку!
– И что же ты делал рядом с местом ограбления?
– Тебе может показаться странным, но когда-то я собирал марки. – Губы Ивана тронула неожиданно мягкая улыбка. – И в тот вечер шел от своего приятеля. У него появилась марка первого стандартного выпуска СССР. Так называемый золотой стандарт… Решил посмотреть на свою мечту. А когда возвращался домой, так меня и сцапали. Кто-то обратил на меня внимание, дал приметы. За что и отсидел первые пять лет.
– Случайно не от Степана шел?
– Верно, от него. Крепко копаете, не ожидал.
– Это мне Гончаров рассказал про твое увлечение.
– Ах, вот оно что!
– А еще рассказал, откуда у тебя такое «погоняло» – Колючий! Не такой уж ты безобидный, как хочешь выглядеть. Даже когда мы тебя брали, там, в лесу, у тебя тоже заточку нашли. Хорошо, что ты ею никого не поцарапал.
– А ты хочешь знать, гражданин начальник, почему я такое «погоняло» получил?
– Просвети.
– Вот заводят меня в камеру, такого чистенького, аккуратненького, почти домашнего, ничего не знающего об изнанке жизни. И тут такое… На меня с нар голодные глаза взирают. – Иван Корсунь немного помолчал. Воспоминания давались болезненно. – Подошел ко мне один… Ну, я его заточенной ложкой и пырнул… С тех самых пор ко мне никто не подходил… с гнусными предложениями. А с заточкой с тех пор я не расстаюсь. Так что, гражданин начальник, зря только время теряешь, ни о каких картинах, ни о каких стволах я ничего не знаю! Я себе не враг. Пусть ведут в камеру.
Когда привели Петрушева на следующий допрос, выглядел он весьма подавленным. Вчера вечером к нему приходил адвокат и сообщил, что не осталось никаких шансов выйти под залог. Улики против него имелись серьезные, и ночь, проведенная в бессоннице, сказалась на его лице в виде темных отеков под потухшими глазами. За прошедшие сутки он как будто постарел на несколько лет.
– Майор, мне бы в другую «хату», – попросил Петрушев.
– Отчего так? Соседи, что ли, не понравились?
– Боюсь, не отобьюсь. Порешат они меня… Догадываются, что мент… Что-то все шепчутся.
– Кто же тебя с уголовниками-то посадил?
– Не могу знать. Наверное, в качестве воспитательной меры определили.
– Это ведь не мое ведомство, – посочувствовал Хабаков, – как я тебе могу помочь?
– Чего же ты мне втираешь, майор, я ведь сам мент… бывший. Здесь все просто, подошел к кому надо, договорился, вот и переведут в другую камеру, к таким же, как и я.
– Так ведь сначала нужно договориться. А «хаты», сам знаешь, все переполнены. Ладно, если будешь вести себя благоразумно на допросах, придумаем что-нибудь. А Корсунь ведь начал колоться… И знаешь, что он говорит?
– Что же?
– Все на тебя валит!
