Глава третья
Роковая дата
Ко дню рождения фюрера обер-ефрейтор Швальбе был произведен в фельдфебели. Этому способствовало еще и то, что Вейга бесплатно шила в своем ателье платья и прочие наряды жене командира батареи, с которой нечаянно, но весьма кстати познакомилась в кафе «Толстая утка». Возможно, по ее протекции обер-фельдфебель Швальбе получил краткосрочный десятисуточный отпуск в разгар лета, а не слякотной осенью. Да еще тогда, когда многим военным отпуска попридержали по случаю особой обстановки. Но Швальбе дали, правда, с оговоркой, что в любой момент его могут отозвать в часть.
Вейга уговорила мужа съездить к маме, которая жила в генерал-губернаторстве — в ста километрах от Варшавы: в местечке Седльце. Собрав баулы с подарками и нарядами, супруги отправились на Зюйдбанхоф, где очень удобно разместились в вагоне 2-го класса ночного экспресса. Утром, позавтракав домашними пирожками и неостывшим в термосе кофе, в прекрасном расположении духа они вышли на вокзале Варшава-Центральная. И тут благодушная жизнь была взорвана в мгновение ока: на перроне Лунь нос к носу столкнулся с капитаном Опитцем. Разыграть сцену «Вы, наверное, ошиблись, господин капитан» не удалось. Капитан на радостях схватил его за плечи и поволок в вокзальный буфет. Лунь сделал знак Вейге — я скоро вернусь — и положился на волю рока. По пути капитан засыпал его вопросами:
— Куда же ты делся? Я тебя так искал! Ты был так нужен! У меня для тебя крайне важная информация.
Поблизости никого не было, если не считать троих весьма шумных в дорожном подпитии летчиков. Капитан заказал по кружке пива. Со стороны казалось, что встретились два фронтовых товарища и вспоминают былые дни. Почти так все и было, за исключением той новости, которая — обухом по голове — ошеломила Луня.
— Гитлер собирается напасть на СССР 20 июня, — глядя в пивную кружку, сообщил Турман. — Сведения получены из очень надежных источников.
Сказав все это, капитан Опитц большими глотками допил пиво. Таить такой секрет в себе ему было просто мучительно, и теперь он наконец смог сбросить с души тяжелый груз.
— Войска потоком идут на восток. Ты сам видишь. Вся Варшава забита танками, техникой. Авиация сосредотачивается на полевых аэродромах. Фюрер сошел с ума — это война!
Капитан торопился. Они обменялись крепким рукопожатием и бесследно растворились в серо-зеленом воинском половодье.
Лунь лихорадочно соображал, кому и как передать эту архиважную жизнесущую для страны информацию? Собственно, ради этого сообщения и создавалась вся кенигсбергская сеть. Да только ли кенигсбергская? Это был триумф всей военной разведки — назвать точную дату нападения противника! Лунь безоговорочно доверял капитану Опитцу и ничуть не сомневался в верности его сведений. 20 июня! До вторжения оставалось всего семь дней, или еще неделя — как посмотреть. За это время можно успеть изготовиться и встретить войну в поле, во всеоружии. Но как передать эту весть в Москву? Ах, как поспешили там расправиться с таким кадрами, как Орлан! Что же теперь делать? Прийти в советское консульство в Кёнигсберге? Подбросить письмо в почтовый ящик? Но от чьего имени? От имени «Турмана»? Но он же человек Луня, ему тоже нет доверия…
Лунь оборвал все связи со своим ведомством. Значит, надо действовать по-другому…
Немецкому фельдфебелю Швальбе сегодня поверят больше, чем своему, кадровому, разведчику — майору Северьянову. Это факт. «Немцу поверят, а мне нет!» Эта мысль просто убивала, но она же и подсказывала план действий. Надо перейти границу и под видом немецкого патриота, бывшего коммуниста, передать дату вторжения… Но откуда у заурядного фельдфебеля сведения такой важности? Обязательно спросят и наверняка не поверят. Тут нужна дополнительная легенда. И очень убедительная…
«Мой старший брат служит в люфтваффе и общается с крупными бонзами на аэродроме Растенбург…» Пусть не поверят до конца, но ведь должны же насторожиться. Ведь наверняка и по другим каналам поступают подобные сведения… А если не поступают? А вдруг он один обладает точной датой начала войны?
А Вейга? А что сказать Вейге? Ну, да — война, перевели в другую часть. А потом сообщат — пропал без вести. Для нее это будет ударом и каким…
А что будет с ним на той стороне? Наверняка профильтруют и поймут, что за птица этот псевдофельдфебель Швальбе! Но это будет потом, позже. Главное — успеть предупредить. И даже если разберутся и выяснят что к чему, — так, может, простят и оценят, какую информацию он передал? А если все-таки капитан ошибся? Тогда точно голову на плаху — как провокатора фашистской разведки, перевербованного абвером. О, формулировки там найдутся — каленые, рубленые, убийственные…
Ладно… Это все шкурные интересы. Главное — передать, а там видно будет. Как говаривал бравый солдат Швейк: «Пусть будет, как будет, ведь как-нибудь да будет, ведь никогда не было, чтобы никак не было!» Или как повторял дед при сложном выборе: «Бог не без милости, казак не без удачи!»
Вейге надо будет сообщить, что его переводят к новому месту службы. А там — война, и никаких вопросов.
Но неужели война? Неужели Гитлер решится воевать на два фронта? Правда, никакого фронта в Европе нет. Есть Англия, загнанная на свой остров, как крыса в угол. Бои идут где-то в Северной Африки да на морях. А вот в Европе руки у Гитлера практически развязаны… Понимают ли это в Москве? Наверняка понимают. Наверняка готовятся к отпору. И тут так важно — жизненно важно знать эту точную дату — 20 июня 1941 года! Всего лишь два слова. Но как? Как их передать?
Лунь бродил по варшавскому вокзалу, как сомнамбула. Надо было на что-то решаться. Вдруг накатило сомнение: а нужна ли вся эта суета? Ведь если эта дата известна всего-навсего капитану люфтваффе, наверняка берлинская агентура выведала ее у более высокопоставленных фигурантов. Лунь почти согласился с этим выводом и даже успокоился. Он вернулся к Вейге, но какой-то червячок тревожно точил душу. Вейга тоже встревожилась:
— Что случилось? На тебе лица нет!
— Встретил сослуживца. Он сказал, что всех отзывают из отпусков. Надвигаются серьезные дела…
— Ты что-то скрываешь от меня…
— Нет. Будет еще одна война. Здесь, на востоке. Тебе надо немедленно увозить маму в Мемель! Здесь будет опасно.
— И тебе тоже надо срочно возвращаться?
— Да, но сначала я провожу тебя к маме.
Вейга расстроилась, но не раскисла.
— Я вернусь вместе с тобой. Мы соберем маму в один день и уедем все вместе.
— Посмотрим, как пойдет дальше… — сказал Лунь.
Пассажирские поезда на восток от Варшавы ходили только до Седльце. Дальше к границе продвигались одни воинские эшелоны. В Седльце, на вокзале, забитом военными, их встретил старший брат Вейги, Казик Заритовски, бывший улан-хорунжий, а ныне малый без определенных занятий. Казик носил фамилию матери, а Вейга — отца. Но оба они были очень похожи, как близнецы.
