Лейтенант и Петрович к идее перебраться в Минск отнеслись с большим сомнением и даже тревогой.
— Так это ж все равно что в плен сдаться! — мрачно заявил лейтенант.
— Но, но! Разговорчики! — прикрикнул на него Лунь. — Рассуждать насчет плена я бы поостерегся! Мы разведывательно-диверсионная группа и обязаны действовать в любых условиях, в том числе и в подполье.
— Оно, конечно, вам из погреба виднее, — осторожно высказался Петрович. — А с машиной что делать? Сжечь?
— Я тебе сожгу! — шутливо погрозил ему пальцем Лунь. — А на чем мы в Минск поедем?!
И, не дожидаясь дальнейших сомнений и возражений, стал излагать свой давным-давно до деталей продуманный план.
— У тебя, я видел, черная краска есть? Нанесем на кабину и кузов кресты, и чем тебе не трофейная машина? Видел, как немцы наши танки перегоняли? У них всякое лыко в строку… Короче, едем колонной: впереди «опель», за ним — ваша радиомашина. Все в немецкой форме. Следуем к новому месту дислокации.
— А если что спросят по-немецки? — вопросил Петрович.
— Спрашивать будут меня — старшего колонны. Я отвечу. Остальные молчат и выполняют мои простейшие команды: хальт, цурюк, форвертс, комм цу мир! Полагаю, переводчик вам тут не нужен. А вообще, по легенде, вы все мобилизованные эстонские остзейцы и ни хрена по-немецки пока не понимаете.
— Так мы и эстонского не знаем!
— Его тут никто не знает. Если уж прижмут, несите всякую чушь вроде: «Куррат ялги муста мяэ»! Или что сами придумаете.
— А где мы будем жить в Минске? — не унимался Петрович.
— В отеле «Метрополь»! Встанем на постой в какой-нибудь усадьбе на окраине.
— Да хоть у моей хозяйки! — поддержал Луня Сергей. — У нее там и сад, и огород.
— К твоей хозяйке нельзя, — резонно заметил Лунь. — Она ж тебя узнает. Мы найдем другую хозяйку, мало ли их в Минске?.. Запасов еды нам месяца на полтора точно хватит, а там еще добудем… Так, вопросы еще есть? Вопросов нет. Разбирайте и примеряйте обмундирование!
Сергей облачился в мундир штаб-фельдфебеля, а лейтенант и Петрович натянули на себя униформу рядовых пехотинцев. Лунь со знанием дела проверил их внешний вид. Любая мелочь могла оказаться роковой. Но на первый взгляд все было в порядке.
Петрович смотал маскировочную сеть, разбросал кострище, а потом взялся выводить черные кресты на дверцах кабины и бортах кузова. Лунь с Сергеем намечали по карте маршрут. Лишь один лейтенант не мог найти себе дела и, нахохлившись, расхаживал по полянке…
— На крыше тоже малюй кресты! — наставлял Лунь Петровича. — У них так принято — чтобы свои самолеты не долбанули.
— Не их, так наши долбанут! — хмыкнул шофер.
— Наших, к сожалению, что-то не видать, — вздохнул Лунь и залез в кузов, чтобы послушать перед дальней дорогой последние известия.
К полудню все было готово к маршу.
Перед выездом из просеки на шоссе Лунь еще раз осмотрел их куцую колонну: впереди «опель», за ним радиомашина советского образца, но с тевтонскими крестами на бортах и дверцах кабины. Номер на легковушке почти нечитаемый: с прострелянной цифрой и немного замазанный грязью. Номер на фургоне скопирован по стандартам вермахта.
Лунь велел всем выйти и придирчиво осмотрел каждого. Лучше всех сидела чужеземная форма на Лобове: безупречный пехотный обер-фельдфебель: плечист и белокур, ни дать ни взять уроженец какой-нибудь Вестфалии или Тюрингии. Даром что немецким владел слабовато.
Петрович вполне соответствовал своей шоферской профессии, благо и мундир ему достался с плеча убитого водителя. Следы крови были тщательно замыты, а обшлага несколько длинноватых рукавов Петрович аккуратно подшил; в его шоферском чемоданчике хранились инструменты на всякие нужды — от ключей до игл, от крючков-грузил-блесен до малого хирургического набора, подобранного в разбитом лазарете.
Лейтенант, ставший по случаю ефрейтором, тоже не вызывал никаких нареканий. Все на месте: и нашивки, и эмблемы, и петлички…
— Помните, — предупреждал их в который раз Лунь. — Вы эстонцы, поэтому не суетитесь, помните, что народ этот нетороплив и основателен по своей сути. На людях общайтесь между собой на любой тарабарщине. Только не переусердствуйте.
Выехали на Минское шоссе. Лунь с замиранием сердца ждал встречи с немецкими машинами. Вот и первый встречный грузовик. Проскочил мимо. Никаких проблем. «А какие могут быть проблемы, когда мы так поднаторели?» — обнадеживал себя Лунь. Но все же холодок в груди не прошел и после того, как разминулись с первой большой колонной войскового обоза. И когда проехали — вполне благополучно — первый блокпост перед Барановичами…
В Минск въехали после полудня. Лунь решил остановиться в ближайшем предместье — в Малиновке. Остановив машины, он обошел ближайшие улочки и выбрал угловой частный дом за высоким глухим забором по Курганной улице. Внутрь усадьбы вели потемневшие от времени резные ворота с прорезанной в левом полотнище калиткой. Калитка оказалась запертой, и Лунь громко постучал в нее рукоятью парабеллума. Лязгнул запор, и в просвете калитки возникло испуганное лицо всклокоченного хозяина.
— Проше пана!
«Пан», не дожидаясь приглашения, прошел во двор. За ним проследовал и Лобов. Они поднялись по ступенькам в хату, вошли, не снимая фуражек в комнаты.
— Дас ист гут! — изрек майор. И на хорошо ломаном русском языке пояснил хозяину: — Тут будьет стоят германски зольдатен. Откривай ворота!
Хозяин, испуганно покосившись на ствол пистолета, указующий на ворота, бросился отодвигать запоры. Первой въехала радиомашина, за ней «опель».
* * *
Как ни терпелось Лобову побыстрее выбраться на улицу Немиги, найти — обязательно найти! — он в этом не сомневался — знакомый дом, а в нем Ирину, обнять ее, зацеловать, — все же взял в толк, что в комендантский час лучше не шастать по городу даже в немецкой форме, тем паче с весьма нетвердым знанием языка. Надо было подумать еще, как предстать перед возлюбленной, чтобы не шокировать ее вражеским мундиром.
Может, одолжить у хозяина какой-нибуль пиджак? Утешало то, что Лунь согласился ехать на улицу Немиги сразу же — утром. К тому же он обещал взять Ирину в их боевую группу. Главное, чтобы она была жива и здорова!
От волнения Сергей не мог спать и вызвался бодрствовать всю ночь в карауле, оберегая сон сотоварищей.
Июльская ночь выдалась теплой, и он почти до рассвета ходил по саду с винтовкой, поглядывая по сторонам, а чаще всего на звездное небо. Под мерцание созвездий он вспоминал все нежнейшие подробности их единственного, но такого бурного любовного свидания, всю ночь он шептал ей сокровенные слова, вел беседы, рассказывая о том, что ему выпало пережить и перенести. И только она, его манящий огонек, выводила его, спасала и вот теперь почти привела к порогу, который он покинул в ту последнюю мирную субботу. От наплыва чувств он даже стал складывать стихотворные строчки. Но ничего путного в блокнот так и не записал. У капитана Суровцева получалось лучше: «Беспощадное солнце нас слепило в прицелы…»
