– Как же ты здесь очутился?
– Дела сердечные, – нашелся Саша.
– У нас командировка на троих, – задумался Олежка.
– Будет кассирша командировочные рассматривать? – возразил другой парень, курносый, со светлым чубом, но почему-то с армянской фамилией Вартанян.
– Будет, – сказал Олежка.
– А ты его воткни в командировку, она же от руки написана.
Олежка вынул из кармана командировочное удостоверение.
Оно действительно было написано от руки, но на казенном бланке и заверено печатью.
– Вот здесь и впиши, – показал Вартанян.
– А в Москве как?
– В Москве зачеркнем, скажем, еще кого-то хотели послать, потом передумали и вычеркнули.
– А где такие чернила найти?
О Господи, неужели все сорвется из-за чернил? Обыкновенные фиолетовые чернила, но где их достать здесь, на вокзале?
– Может, у кассира есть чернила, – Саша старался скрыть волнение в голосе, – может, у кассира попросить?
Снова появился начальник станции. Проходя, хмуро спросил у Олега:
– До Красноярска поедете? Там прямой на Москву.
– Поедем.
– Давай командировочное.
Олег отдал удостоверение. Начальник приложил его к косяку двери и, окинув недовольным взглядом ребят, спросил:
– Сколько вас?
– Четверо, – ответил Олег.
На углу удостоверения начальник станции надписал: 116-4.
Первая цифра означала номер поезда, вторая – количество билетов.
Большая удача. Из Красноярска можно доехать до Новосибирска или даже до Свердловска, а там поезд на Москву каждый день.
Саша протянул деньги на билет, Олег не взял:
– В поезде рассчитаемся, 116-й придет через два часа.
– Спасибо, ребята.
– Спасибо скажешь, когда билеты возьмем.
Третий парень в разговор не вмешивался, улыбнулся иронично, когда Саша сказал про дела сердечные, не поверил, но и не протестовал, чтобы ему взяли билет. Стоял, повернувшись лицом к двери, слушал речь Вышинского.
«…Это банда уголовных преступников, ничем… не отличающихся от бандитов, которые оперируют кистенями и финкой в темную ночь на большой дороге… Это шайка разведчиков, террористов и диверсантов… Этим «политическим» деятелям ничего не стоило развинтить рельсы, пустить поезд под откос… загазовать шахту и спустить в шахту… несколько десятков рабочих… из-за угла убить инженера, поджечь завод. Взорвать в динамитной яме… детей.
…Вместе со всем нашим народом я обвиняю тягчайших преступников, достойных одной только меры наказания – расстрела, смерти!»
9
Постояв еще немного возле ребят, Саша пошел за своим чемоданом.
– А я вас дожидалась, – сказала Ксения, – хотела выйти, посмотрите, пожалуйста, за девочками.
– Вы ненадолго?
– Десять минут, не больше.
– Идите.
Девочки сидели смирно, тихо, прижавшись друг к другу. Об аресте отца они, конечно, не знают, но видят, как встревожена мать, понимают: что-то случилось. И другие дети здесь выглядели такими же пришибленными, смятенность и озабоченность взрослых передавались им, также покорно сидели на узлах или чемоданах, ни смеха, ни улыбки.
Саша потрепал старшую по щеке:
– Тебя как зовут?
– Лена.
– Лена, Елена, Елена Прекрасная. Знаешь такую сказку?
– Меня не Елена зовут, а Марлена.
– А-а, – протянул Саша. – Понятно, «Маркс – Ленин». А тебя? – спросил у младшей.
Та прошептала что-то непонятное.
– Как, как? – переспросил Саша.
Старшая пояснила:
– Ее зовут Лина, это значит Сталина.
Имена девочек многое говорили об этой семье.
По залу пробежал легкий шумок, почувствовалось беспокойное движение, приближался наряд.
Патрульные подошли к Саше. Привычно и уже спокойно он вынул паспорт: наряд был все тот же.
И действительно, старший, бросив взгляд на паспорт, тут же вернул его и кивнул на детей:
– Чьи дети?
– Женщины одной, она вышла на минутку.
– Какая женщина, как фамилия?
– Не знаю, стояла рядом женщина, сказала: «Выйду на минутку, посмотрите за детьми».
Старший присел на корточки перед Леной:
– Девочка, тебя как зовут?
– Марлена.
– Молодец, Марлена! А фамилия как, знаешь?
– Знаю. Павлова.
– Па-авлова, – удовлетворенно протянул лейтенант. – Павлова, говоришь? – И они переглянулись с напарником.
Значит, искали именно Ксению. И вот, пожалуйста, так легко и быстро напали на след. Не успела уехать.
– Ну хорошо, – патрульный снова обратился к Лене, – а где твоя мама?
– Здесь мама, вышла только.
– А папа?
– Папа… – Она почему-то посмотрела на Сашу. – Папа… В Красноярск уехал.
– Выходит, вы к нему едете?
Девочка молчала.
Патрульный прошел со своим напарником дальше, однако не выпуская из поля зрения девочек и дверь. И как только Ксения вернулась, наряд тут же двинулся в ее сторону. Сейчас эту несчастную задержат и отведут с детьми в комендатуру. Тоска, тоска…
И вчера, и позавчера, все эти дни уводили кого-нибудь для проверки документов, нагло, на глазах у всех хватали людей, понимая, что никто и слова не скажет в осуждение. И очередь покорно расступалась, освобождая дорогу, успокаивая свою совесть тем, что зря в комендатуру не таскают, значит, есть за что.
Никто ни во что не хотел вмешиваться. Люди тряслись от страха. Радио орало на всю площадь: «Изменники!», «Враги!», «Шпионы!», «Вредители!». По-прежнему каялись в своих преступлениях подсудимые, и толпа понемногу стала поддаваться панике. Ночью кто-то уронил с лавки железный бидон, он грохнулся об пол, и тут же испуганно заголосили бабы. Случись такое месяц назад, до этого процесса, кто-нибудь матюгнулся бы в адрес недотепы, и все бы на этом кончилось. А тут не спали и шумели, и судачили до утра, мол, и в Тайшете могут бомбу взорвать, где народу много, там и взрывают.
Патрульные тем временем подошли к Ксении.
– Ваши документы!
Ксения восприняла это спокойнее, чем накануне, – документы ее уже два раза проверяли. Опять откуда-то из-под пальто достала паспорт.
Патрульный перелистал, поднял глаза на Ксению, долго сверял ее лицо с фотографией, но паспорта не вернул.
