— Скорей всего ее сейчас здесь нету, — пробормотала я, — раз она в богатом доме экономкой работает, то небось с утра до вечера там вкалывает…
Однако мне ответил довольно грубый женский голос.
— Простите, пожалуйста! — заверещала я. — Вас беспокоит коммерческая служба информации. Не могли бы вы ответить на несколько вопросов? Ваше имя и возраст?
— Кто вам дал мой телефон? — задала женщина свой собственный вопрос.
— Это компьютер выбрал ваш номер! — ответила я как можно правдоподобнее. — Так я могу задать вам несколько вопросов?
Вместо ответа я услышала короткие гудки.
— Она дома. — Я вернула телефон Шурику. — Что будем делать?
— Посидим, подождем, возможно, она куда-нибудь выйдет… — неуверенно ответил он.
— Сколько можно здесь сидеть, — сказала я капризным тоном, когда прошло минут сорок пять, — мне ужасно надоело! И еще хочется есть!
Терпеть не могу избалованных женщин, которые говорят таким противным капризным голосом. Никогда не думала, что сама на это способна. Но может быть, раньше мне просто не с кем было так разговаривать, а теперь рядом сидел Шурик, которого я все никак не могла привыкнуть называть по-другому, и смотрел на меня все тем же странным взглядом, и мне приятно было сознавать, что он всерьез отнесется к моим капризам.
Как приятно быть избалованной женщиной! Не часто, изредка, хотя бы иногда.
Правда, Шурик не слишком серьезно отнесся к моему заявлению.
— Сиди! — велел он строго. — Мы должны ее дождаться!
И протянул мне большую плитку шоколада.
Все-таки он очень предусмотрительный, потому что при виде шоколада нахальный вопрос, что будет, если Наталья Ивановна вообще сегодня из дому не выйдет, застрял у меня на языке.
Я развернула упаковку, зашуршала фольгой, и в это время Шурик толкнул меня в бок:
— Смотри!
Из подъезда вышла высокая нескладная женщина. Я сразу поняла, что это именно она, та самая Наталья Ивановна, о которой нам говорила Варвара. Однако не зря Варвара вращается среди художников, пусть даже таких странных, — она очень точно описала свою знакомую. Женщина была какая-то неуклюжая, мужеподобная, одежда на ней казалась неподходящей по размеру, причем непонятно — то ли мала, то ли велика. Все в ней было некрасивым, неловким, несуразным — и тяжелая мужская походка, и длинные, болтающиеся руки, и сутулая спина. Единственное, что, пожалуй, можно было назвать красивым, — это волосы, темно-рыжие, густые, слегка вьющиеся. Но даже их Наталья Ивановна умудрилась испортить отвратительной стрижкой — не короткой и не длинной, открывающей большие, неприятно розовые уши.
— Она! — прошептала я, схватив Шурика за руку.
Он кивнул и повернул ключ в зажигании.
Наталья Ивановна, тяжело, по-солдатски печатая шаг, подошла к припаркованной неподалеку от подъезда машине — бежевым «Жигулям» первой модели, примерно таким же, как те, в которых сидели мы с Шуриком, — и открыла дверцу.
Я отломила кусок шоколада и торопливо запихнула его в рот, не сводя с нее глаз. Шоколад показался мне каким-то безвкусным, как будто я жевала кусок картона.
«Жигули» глухо рыкнули и сорвались с места.
Мы поехали следом.
Шурик сохранял довольно большую дистанцию, чтобы не попасться ей на глаза, и поэтому мы едва не потеряли бежевую машину из виду, когда она свернула в тихий переулок. Вернувшись к повороту, мы, к счастью, заметили «Жигули». Они стояли перед входом в продовольственный магазин.
Шурик притормозил, и мы увидели Наталью Ивановну. Все той же солдатской походкой она вышла из магазина, нагруженная несколькими тяжелыми сумками.
Бросив котомки на заднее сиденье, она снова села за руль и поехала дальше.
Шурик ехал следом за ней, стараясь держаться на две-три машины позади.
Бежевые «Жигули» выехали на Московский проспект, затем свернули на Седьмую Красноармейскую улицу. Здесь они остановились возле мрачного шестиэтажного дома из красного кирпича. Наталья Ивановна собрала все сумки с продуктами и вошла в подъезд.
Шурик припарковал машину за газетным киоском, чтобы ее не было видно от подъезда. Затем он взглянул на меня, строго приказал:
— Сиди! — и бросился вслед за нашим «объектом».
Через минуту он вернулся и снова сел за руль.
— Ну, что? — спросила я с понятным любопытством, хотя вряд ли он за такой короткий промежуток времени мог узнать что-нибудь действительно интересное и важное.
Шурик пожал плечами:
— Она поднялась на пятый этаж, больше я ничего не узнал.
— Как-то нерационально мы время проводим… — недовольно протянула я, ожидая, что Шурик рассердится и станет выговаривать, что у меня абсолютно нет терпения и так далее. Но он неожиданно согласился, порылся в карманах и показал мне маленький плоский кружочек с магнитной серединкой.
— Это микрофон, — сказал он, не дождавшись вопроса.
— Откуда это у тебя?
— От одного человека, — коротко ответил Шурик. — Я подумал, что нам могут понадобиться разные шпионские штучки…
— Как интересно… И когда же ты их добыл, ты же практически все время был со мной?..
Я задала этот вопрос совершенно машинально, но тут же почувствовала, как Шурик напрягся.
— Ну, я же ходил вчера в магазин за продуктами, вот и встретился с… со своим приятелем…
Я отметила неуверенность, с которой он произнес последнюю фразу, и тут же решила прояснить ситуацию. В самом деле, раз уже у нас с ним теперь совершенно другие отношения, то я должна все про него знать.
— Дорогой, — прошептала я и погладила Шурика по плечу, — ведь это очень опасно…
— Да я тебя умоляю! — отмахнулся он. — В наше время все это можно купить в магазине! Я бы и сам мог, да некогда сейчас. А у Таньки этого добра дома навалом, у нее друг этим профессионально занимается…
Так-так. Значит, всплыла какая-то Танька. А он говорит — приятель!
Я так красноречиво замолчала, что до Шурика дошло.
— Ну… это… мы с ней вместе учились… знакомы сто лет…
Я прислушалась к себе и поняла, что ревную Шурика к этой Таньке, которую в жизни не видела. Осознав этот факт, я так удивилась, что издала какой-то странный звук, не то всхлип, не то вскрик.
— Ну что ты, — забеспокоился Шурик, — нашла тоже время, мы же делом заняты…
— Точно, а что ты сейчас собираешься делать? — спросила я, чтобы сменить тему.
Он вышел из машины, огляделся с вороватым видом и подошел к бежевым «Жигулям». Там он покрутился немного вокруг, наклонился якобы для того, чтобы завязать шнурки на ботинках, которых у него, надо сказать, вовсе не было, то есть шнурков, а не ботинок, после чего вернулся ко мне.
