Демократия западного типа Китай ослабит — они просто расстреливают всех, кто за нее, сажают немедленно без разговоров (действуют замечательно). А то, что укрепляет Китай, то они принимают, действуя в своих интересах. И с ними считаются гораздо больше, чем с нами. Потому что их экономика растет, несмотря на то, что о правах человека там (в западном понимании) никто и не знает. Потому что нет никаких прав человека как универсальной модели: китайцы понимают это по-своему, русские — по-своему, мусульмане — по-своему.
Для мусульман, например, человека без Бога вообще нет. Если у человека нет Бога, ему можно голову отрезать и выбросить на помойку, потому что не верующий в Бога человек — не человек вообще для мусульманина. В этом есть что-то разумное. Но это их дело.
Я просто хочу показать, какое разное понимание «человека» у разных культур бывает на самом деле. Кому-то это нравится, кому-то не нравится. Соответственно, мы не можем со своими представлениями о человеке обращаться к другой цивилизации. У китайцев другое представление о правах.
Кто такой китаец, кстати? Как китаец понимает китайца? Это очень сложный вопрос. Потому что даже мы, русские, часто не догадываемся, что мы понимаем другого человека по-одному, а европеец понимает другого человека совершенно по-другому. Что существуют разные антропологические культуры, что существуют разные содержания в понятии «человек». Даже самое понятие «человек» в разных языках значит совершенно разные вещи. Это такое антропологическое отступление.
Во всяком случае, мы имеем дело с многополярным миром.
Многополярный мир — это проект прекращения американской гегемонии и создания нескольких центров решений:
• Китай стоит, безусловно, на такой позиции и имеет для этого и ресурсы, и волю;
• Индия движется в этом направлении;
• исламский мир настаивает на своей самостоятельности (пусть он не интегрирован, разложен, там очень активно действуют и западные системы);
• Латинская Америка: Бразилия, а также Венесуэла, Боливия, в частности, — представляет собой проект самостоятельной цивилизации в Латинской Америке.
Таким образом, с точки зрения геополитического анализа многополярности мы имеем дело с возможностью преодоления проигрыша, исправления и оздоровления после того поражения, которое получила «цивилизация Суши» от «цивилизации Моря». В рамках многополярного мира «цивилизация Суши» имеет шанс. Конечно, едва ли мы вернемся к дуальной модели. Например, Россия не может быть сегодня в одиночку оппонентом Запада — это мы уже проходили, и у нас не получилось: перенапряжение сил. Но в союзе с другими крупными державами, которые являются сторонниками многополярного мира, а не однополярного момента, воссоздать геополитический суверенитет Россия может. Кстати, многие американские эксперты это признают.
Тот же самый Чарльз Краутхаммер, который говорил об однополярном моменте, сегодня пишет: «Этот однополярный момент, скорее всего, позади. И Америке для того, чтобы продолжать оставаться ведущей силой, надо искать союзника. Надо либо заключать паритетное соглашение с Китаем (G-2 — «Великая двойка»), то есть делиться полнотой власти, либо вступать в некоторый альянс с Европой, либо искать еще каких-то новых ходов в организации мирового пространства, поскольку однополярная модель, скорее всего, в прошлом».
Так говорят не только противники однополярной модели, которые отвергают ее по моральным соображениям или смотря на эту однополярность со своей точки зрения. Однополярность сегодня ставится под вопрос большинством ответственных американских экспертов. Они начинают склоняться к признанию того, что это была не победа в войне «Моря» против «Суши», это была победа в величайшем сражении, которое «Море» выиграло у «Суши».
Но «Суша» еще жива:
• Путин у власти;
• Китай — самостоятелен и двигается к пику;
• Индия, Бразилия все более и более активно прорабатывают идеи собственных стратегий использования тех возможностей, которые дает глобализация, но только в своих интересах, а не в интересах Запада;
• нет окончательного решения многих проблем в западном мире, которые только нарастают;
• впереди мощный финансовый, экономический кризис, вторая волна, о котором говорят, который признают все экономисты.
И в этих условиях есть некоторая вероятность, что победа в этом сражении была Пирровой. Да, конечно, американцы много выиграли, НАТО продвинулась, Запад укрепил свои позиции невероятным образом в период Горбачева, Ельцина (80—90-е годы). Но, возможно, это обратимо. И одним из элементов обратимости победы Запада и «цивилизации Моря» над «цивилизацией Суши» является та линия, которую ведет Россия.
Современная Россия, ориентирующаяся на суверенитет, на укрепление своих собственных позиций и на распространение влияния за свои пределы (русская диастола — расширение русского сердца), — эти тенденции являются важнейшими символическими знаками того, что возможна иная геополитика, возможен иной этап мирового развития, возможны иные сценарии геополитического будущего.
Геополитика России, геополитическая история России представляет собой некую целостную картину. Наша история двигалась в направлении освоения и фиксации России как главной сухопутной державы, как Land Power. Наша судьба — «Суша», теллурократия, континент. На всех этапах нашей истории мы видели только и исключительно это. Нет никаких оснований предполагать, что, если тысячи лет мы двигались в данном направлении с переменным успехом, то в следующий период, если нам еще отпущено какое-то историческое время, движение будет в каком-то ином направлении.
Еще очень интересный и важный вывод: кто бы ни контролировал эту территорию — русские, православные, скифы, туранцы, тюрки, монголы, мусульмане — они всегда были от нее зависимы с точки зрения не только своих стратегических интересов, но и с точки зрения своей социологической особенности.
Общество Евразии — это общество авторитарно-народное было, есть и будет.
Могут поменяться идеологии — мы видели, как они на протяжении русской истории менялись. Могут поменяться этнические акторы, которые контролируют эту территорию, — тоже мы видели: много раз менялись. Но есть некоторое геополитическое постоянство, то есть то, что евразийцы (русские) называли «место развития». Тоже важный термин: «место развития». Он означает, что в определенном месте существует определенный тип развития.
Наше место развития, Евразия, диктует нам определенную логику, к которой тяготеет не только стратегия, но и общество в разных исторических этапах. И если мы все это (нашу геополитическую историю России) сложим в одну последовательную, логичную схему, то увидим не только смысл прошлого, но поймем место настоящего в этом прошлом. Мы сможем определить для себя геополитическое будущее, а также его анализировать, включая в наш социологический и геополитический и, соответственно, политологический и даже политический анализ того мира, в котором мы живем и который собираемся строить.
Новая формула Путина
Не так давно в своем послании Федеральному собранию в день 20-летия принятия Конституции президент России Владимир Путин решительно выступил в защиту консервативных ценностей, благодаря которым Россия сможет противостоять идущему с Запада размыванию норм морали. Для подтверждения этого постулата Путин цитировал философа Бердяева, который считал, что «смысл консерватизма не в том, что он препятствует движению вперед и вверх, а в том, что он препятствует движению назад и вниз, к хаотической тьме». Это весьма точное определение, так как вносит фундаментальное различие в понимание прогресса: из расплывчатого и обобщенного инерциального движения, гарантированного слепым роком развития, он превращается в избирательную и продуманную стратегию, где нечто осознанно поощряется, а нечто столь же осознанно блокируется. Это и есть сущность консерватизма: она состоит не в противопоставлении прогрессу, но в дифференциализме и избирательности; развитие здесь неотделимо от духовного и нравственного целеполагания вопреки либеральному пониманию: прогресс ради прогресса, развитие во имя развития. Как отметил Владимир Путин, сегодня во многих странах пересматриваются нормы морали и нравственности, при этом от общества требуют не только признания равноценности различных политических взглядов и идей, но и «признания равноценности добра и зла», что, по мнению главы государства, как раз и является нарушением демократии: «В мире все больше людей согласны с позицией России по сохранению традиционных ценностей, по укреплению традиционной семьи, поддержанию ценностей религиозной жизни, не только физической, но и духовной», — отметил глава государства. «Конечно, это консервативная позиция», — не скрывает президент. Чуть ранее, на одной из встреч с журналистами, Путина попросили помочь с причислением президента РФ к тому или иному политическому течению: «Говоря о политической философии, могу сказать, что ваша политическая философия — загадка, — заявил один из журналистов. — Хотел бы спросить вас: вы консерватор, марксист, либерал, прагматик? Кто вы, какова ваша политическая философия?». Путин определил себя как прагматика с консервативным уклоном: «Мне, пожалуй, даже будет трудно это расшифровать, но я всегда исхожу из реалий сегодняшнего дня, из того, что происходило в далеком и недалеком прошлом, и пытаюсь эти события, этот опыт спроецировать на ближайшее будущее, на среднесрочную и отдаленную перспективы. Что это такое: прагматичный подход или консервативный, вы уж сами, пожалуйста, определите». Попробуем еще раз, по прошествии тринадцати лет нахождения Владимира Путина у власти, определить новую формулу Путина, суть его сложившейся на сегодняшний день политической философии, в определении которой сам Путин все больше отдает предпочтение консерватизму и традиции. Все еще не до конца разгаданный Путин дал нам наконец-то понять: суть его мировоззрения нужно искать в направлении, которое обозначается одним простым словом — «консерватизм». Определенности стало больше, но Путин изменил бы себе, если бы раскрыл карты до конца. Теперь полем загадки стало само понятие «консерватизм». Что, собственно, под этим следует понимать? Ответ на вопрос «Кто он, мистер Путин?» мы получили: «Мистер Путин — консерватор». Но теперь насущным становится другой вопрос: «What does “conservatism” mean in modern Russia?» — «Что надо понимать под “консерватизмом” в современной России?». Именно этот вопрос политики, политологи и следящее за развитием бытия избранное население будут решать в ближайшие годы.
