Братва ножом и пулеметом делила зоны влияния. Рынок наводнил контрафакт, который не приносил радости, зато в изобилии штамповался в потогонных мастерских, где не гнушались детским и рабским трудом.
В глазах Пенни ситуация выглядела почти столь же дико, как и былое общенародное увлечение кроссовками Майкла Джордана. Почти.
Пока беззубые десна Моник вяло жевали горсть высококалорийной воздушной кукурузы, си-эн-эновский репортер взмыл в небо на вертолете и, описав круг над Манхэттеном, подался на север, в сторону громадного султана из черного дыма, что стоял над Бронксом. Нью-Йорк с высоты напоминал разбомбленную столицу одной из стран третьего мира. Соседние кварталы словно обменивались минометными залпами, поджигая этажи в небоскребах. Полицейские и санитарные машины омывали улицы светом мигалок. Траффик застопорился из-за горевших автомобилей.
Камера повисела над Двадцать второй улицей, сдвинулась в сторону Гарлемского проезда и опасливо вторглась в Бронкс. Изображение затем скособочилось и поплыло: пилот завалил машину на борт, уклоняясь от ракеты, которая промелькнула огненным шаром на дымном острие. Через секунду вертолет нырнул, пропуская другой снаряд поверху.
Телеэкран домашнего кинотеатра был теперь весь исчеркан шлейфами от активно работающих гранатометов или ПЗРК. При каждом попадании расцветал огненный куст, поджигая где здание, где грузовик, где городской сквер. Превращая остров в зону боевых действий. Пенни обратным ходом проследила за траекториями: все они брали свой отсчет в исполинском дымном столбе по центру.
Пылал стадион «Янки». Правда, не весь. Ядром катаклизма являлся питчерский круг, но уж там горело будь здоров.
Аэросъемка уступила место наземной команде, транслировавшей репортаж с поля. Сцена рукотворного хаоса и воинственных толп. Куда ни брось взгляд, одни мужчины, причем большинство в майках и футболках с логотипом церкви тех, кто держит слово. Все стояли в очередях, тянувшихся к центру стадиона со стороны трибун, словно спицы в колесе. Ни дать ни взять мужской аналог покупательниц, выстроившихся к розничным точкам ДСК во всем мире.
Фанатично настроенный народ хором тянул песню, которую Пенни знала с детства. Это был религиозный гимн «Кумбая». Очереди-спицы волнами колыхались в такт мелодии, и по этим живым конвейерам двигались какие-то предметы, передаваемые из рук в руки. Доехав до конца, транспортируемый объект попадал в костер.
Камера сделала «наезд», и Пенни стала свидетелем картины, которая была воплощением геенны в глазах любого мужчины. В огне корчились неисчислимые мириады отрезанных пенисов. Страшное пекло заставляло фаллосы крутиться, сворачиваться улиткой, покрываться волдырями и ожоговой коркой. Отдельные экземпляры, словно червяки под огнеметом, старались уползти. Другие прыгали. Третьи скакали, сигали и порскали в стороны. Выделывали коленца и дергались в агонизирующих конвульсиях. Беглецов настигали команды ловцов и без суда и следствия швыряли обратно, в гибельное пламя, где те лопались, извергая розовую лаву.
Пенни догадалась: да это же фаллоимитаторы «До самых кончиков». А любители хорового пения – вовсе не дикари, резвящиеся вокруг ритуального костра, а мужчины, решившие отправить конкурентов на заклание. Под стать прошлым поколениям, сжигавшим книги или пластинки в стиле диско, современники Пенни самозабвенно передавали друг дружке самотыки и дрючки, наваливая шипящую, плюющуюся огнем гору. Черный как смоль дым этого погребального костра висел над улицами, провонявшими ядовитой гарью подожженных покрышек.
Вместе с фаллосами гибли стрекозы, самоподрывались спринцевальные клизмы. Ни один артикул не избежал отмщения. Закипевшие батарейки испускали дух с тонким визгом, как забиваемые крольчата.
Однако нашлись фаллосы, которые взмывали ввысь ракетами. Прямо из костра. Вот откуда брались огненные шары, едва не сбившие си-эн-эновский вертолет. Именно они, эти неуправляемые реактивные снаряды, и бомбили граждан метрополиса.
Репортер пояснил, что игрушки, которые уважаемые телезрители видят на своих экранах, были куплены, позаимствованы или выкрадены. Не важно, волею каких судеб они очутились на стадионе, главное, что ни одному экземпляру не суждено выбраться отсюда в целости и сохранности. И вообще, сообщил тележурналист, на всех стадионах мира, от могучих колизеев до пришкольных футбольных площадок, орды озверевших мужчин раздували пламя аналогичных погребальных костров для любовных аксессуаров.
Камера внезапно дернулась, повернулась в сторону. Какой-то закадровый активист самочинно направил объектив на одинокого обтрепанного мужчину. Его лицо своим цветом напоминало ваксу благодаря саже горящего каучука. Многонедельная щетина скрывала черты, оставив на обозрение лишь налитые кровью глаза. Пенни сумела опознать его только по голосу.
Это был Юрий.
– Пенелопа Харриган! – страшно взревел плазменный телевизор. – Скоро придет и твой черед, ведьма ты растреклятая!
Итак, Манхэттен, в который вернулась Пенни, стал царством мужчин. Никто, кроме них, не бродил по тротуарам. Никто, кроме них, не сидел за баранкой машин и в метропоездах. Стулья в забегаловках кряхтели именно под мужскими ягодицами. И расхаживая в одиночку, Пенни привлекала массу внимания. Концлагерная диета из плесени вкупе с долгими часами напряженного самоудовлетворения превратили ее тело в резную статуэтку. Под тонкой гладкой кожей маняще подрагивали мышцы, когда девушка с независимым видом вышагивала по центральным площадям и проспектам.
Для маскировки она надела безразмерные солнечные очки и бейсболку козырьком назад. От массивного рубина на груди пришлось отказаться, раз уж он стал ее опознавательным знаком: вот идет Доткомовская Золушка. Несмотря на свое нынешнее инкогнито, она с легкостью могла вообразить себе оравы мстительных боевиков – типа Юрия, – кидающихся на нее с небоскребов на альпинистских веревках. Защитники мира отживающих и одичалых пенисов. Те самые типы, что загубили несколько кур у нее на крыльце, могли в любую секунду хлынуть из подворотен. У каждого по факелу и линчевальной веревке. Стоит кому-то опознать Пенни, и неразбавленная, стопроцентно мужская орда устроит на нее облаву как на какого-нибудь Франкенштейна.
Дым со стадиона гробовым покровом окутал Большое Яблоко. Над головой визжали огненные фаллоимитаторы, валил пеплопад. От сажи щипало в глазах, а в глотке – от кислой вони. Небесная копоть замарала розовые бока штаб-квартиры «До самых кончиков», обрядила ее в черный саван, превратила некогда гордую башню в темную пародию на снежный рай, который совсем недавно покинула Пенни.
Объявления насчет пропавших женщин по-прежнему занимали все общественно доступные вертикальные поверхности города. Словно вьюнки-паразиты, они лезли по фонарным столбам и телефонным будкам. Смеющиеся лица ненаглядных жен и обожаемых матерей, однако, начинали блекнуть под резким светом дня. Дождь потихоньку смывал карьерные достижения главбухов и корпоративных президентш. Их имена исчезали. Успели наполовину забыться.
Вместе с ними осыпблись и плоды социально-политического прогресса, давшегося прекрасному полу с таким трудом.
