– А может, за дело ударил? Может, довели его?
– Разве можно бить бойца Красной Армии? Судить, разжаловать, если виноват. Но бить, оскорблять, унижать человеческое достоинство не имеет права.
– Меня в солдатах, знаешь, как вахмистр нагайкой охаживал, я в кавалерии тогда служил.
– То царская армия, товарищ генерал…
– И когда у скорняка в мальчиках, такие плюхи хозяин отвешивал.
Максим старался говорить возможно мягче:
– Я в своей дивизии рукоприкладства позволить не могу. Это у румын солдат порют, поэтому они так воюют, а мы Красная Армия, и каждый ее боец должен себя уважать, и командир обязан его уважать.
– Какую лекцию мне загнул! – усмехнулся Жуков. – А я ведь в Красной Армии со дня ее создания и в партии с девятнадцатого. А ты с какого года в партии?
– В партии с тридцать четвертого, в комсомоле с двадцать пятого.
С двадцать пятого в комсомоле… Что-то это напомнило Жукову… Да, того шофера в Старожилове…
– Задиристые вы! Попался мне в прошлом году тоже один такой, твоих лет, наверно. Рядовой шофер. Тоже свое гнул. Я его расстрелять собрался, а потом вместо расстрела звание ему присвоил. Инженер к тому же.
Рядовой шофер, инженер, его ровесник…
Максим встал.
– Товарищ генерал армии, разрешите обратиться с вопросом?
– Спрашивай, пожалуйста.
– Вы не помните его фамилию?
– Фамилию… Не помню.
– Панкратов?
– Вот именно, Панкратов… А ты чего взволновался, знал его, что ли?
– Друг детства, в одном доме выросли, на одной парте в школе сидели… Только вот судьба…
Жуков оборвал его:
– Судьба теперь у всех одинаковая, воевать надо. Понятно?
– Понятно, товарищ генерал!
Все ясно: о таких судьбах говорить не хочет.
Жуков уткнулся в карту, не поднимая головы, сказал:
– Твоего замполита заменят. Только поладишь ли ты с новым? Сам смотри.
31
3 сентября Жуков получил от Сталина телеграмму с требованием: «Немедленно ударить по противнику, промедление равносильно преступлению». На следующий день Сталин позвонил Маленкову, проверил, как выполняется его распоряжение. Маленков в военном деле ничего не смыслил, был сталинским контролером при Жукове, разволновался, услышав в голосе Сталина гневные ноты.
– Ситуация крайне тяжелая, товарищ Сталин. Немецкие бомбардировщики совершают до двух тысяч самолето-вылетов в день. Войска уже несколько раз поднимались в атаку, но результата нет.
Недовольный Сталин вызвал Жукова и Василевского в Москву.
– Почему не наступаете?
– Местность под Сталинградом невыгодна для наступления, – доложил Жуков, – открытая, изрезанная глубокими оврагами, противник в них хорошо укрывается от нашего огня и, наоборот, заняв командные высоты, легко маневрирует своим огнем. Нужно искать другие решения.
– Про местность под Сталинградом я знаю не хуже вас. Какие решения?
Вошел Поскребышев:
– Товарищ Сталин, звонит товарищ Берия, просит вас срочно к телефону.
Сталин поднял трубку, выслушал Берию, лицо его помрачнело.
– Приезжай!
Положил трубку, поднял глаза на Жукова, смотрел злобно.
– Так какие другие решения?
– Мы с товарищем Василевским их обдумываем, нам нужны еще сутки.
– Хорошо, завтра в девять часов вечера снова соберемся здесь.
* * *
Берия явился со срочным докладом. Обнаружен Яков. Зимой находился в Берлине, в отеле, в ведении гестапо. В начале сорок второго года переведен в офицерский лагерь «Офлаг ХС» в Любеке. Его сосед капитан Рене Блюм, сын бывшего премьера Франции Леона Блюма…
– Блюма? Разве немцы держат евреев в офицерских лагерях?
– Да. Наиболее знаменитых, для торга, для сделки, для дезинформации: говорят, будто мы евреев уничтожаем, а вот вам еврей Блюм, полюбуйтесь!
– Хорошо, продолжай!
– В Любеке офицеры решили выдавать Якову посылки, которые получают через Красный Крест.
– И Яков берет?!
– Посылки из Международного Красного Креста, – повторил Берия.
– Я сам понимаю, что не лично от Гитлера. Но ведь другие наши военнопленные офицеры не получают таких посылок.
– Почти все наши офицеры содержатся в общих лагерях, мало кто в офицерских. Делятся ли с ними посылками, не знаю. Выясню.
Сталин промолчал.
– Среди пленных есть наши люди, – продолжал Берия, – насколько мне известно, готовится побег.
– И куда он побежит? – спросил Сталин.
– План побега разрабатывается, – осторожно ответил Берия.
Нашли Якова. Из берлинского отеля перевели в лагерь для военнопленных, значит, от сотрудничества отказался. И все равно фронты засыпаны немецкими листовками: «Берите пример с сына Сталина!» Пока Яков жив, немцы будут их бросать и бросать. Они их перестанут бросать, когда Якова не будет в живых. Только в этом случае. Но ЕМУ думать об этом некогда. Пусть думает Берия.
Сталин встал.
– Побег из плена – достойный выход для командира Красной Армии.
Посмотрел на Берию своим тяжелым взглядом.
– Конечно, при побеге могут убить. Ну что ж, такая смерть – тоже достойный выход для командира Красной Армии.
На следующий день в девять вечера Жуков и Василевский разложили перед Сталиным карту. Докладывал Жуков.
– С основными немецкими силами армию Паулюса соединяет узкий коридор. Северную сторону коридора защищают румыны, венгры и итальянцы. Они плохо оснащены и не имеют достаточного боевого опыта. На южных коммуникациях коридор защищает румынская армия того же качества. Наш план. В районе Серафимовича и Клетской создается мощная группа войск, которая наносит стремительный удар в район Калача, где соединяется с группой, наносящей удар из района южнее Сталинграда. Армия Паулюса оказывается окруженной. Одновременно, – Жуков показал на карте, – наносятся удары на западе, чтобы немцы не смогли деблокировать окруженные в Сталинграде войска.
Сталин всматривался в карту.
– Далеко вы замахнулись… Черт-те где, западнее Дона. Надо ближе к Сталинграду, ну хотя бы вдоль восточного берега Дона.
– Это невозможно, – возразил Жуков, – немецкие танки из-под Сталинграда повернут на запад и парируют наши удары.
– А хватит у нас сил для такой большой операции?
– Сейчас нет, – сказал Василевский, – но к ноябрю операцию можно обеспечить достаточными силами и хорошо ее подготовить.
