В России выгодно и безопасно быть бездумной шестеренкой. Во всем придерживаться Основного закона — такая позиция иногда требует мужества, напряжения мысли. Гораздо проще сгибаться в позу «чего изволите?» и действовать по команде сверху, по указующему звонку. Потом можно прикинуться овечкой и свалить свои грехи на вождей: виноваты Сталин, Брежнев или Ельцин, но не бездумная шестеренка.
И общество удовлетворяется этими оправданиями. Вот и в будущем пронырливые функционеры «Единой России» начнут вытирать ноги о Медведева с Путиным, жалуясь на свое якобы подневольное положение.
У нас можно сделать еще хоть десять прыжков в демократию, но все попытки укоренения народовластия будут заканчиваться воцарением на троне изворотливых узурпаторов. Пока не замаячит над бездумными шестеренками неотвратимость наказания за их личную сволочную позицию.
После смерти Сталина его пособники по мокрым делам процветали. После смерти Брежнева врачи, томившие несогласных в психушках, становились академиками, а свирепые тюремщики получали генеральские звания. После Горбачева его подельники по подготовке страны к сдаче в загребущие руки Всепланетной Олигархии восседали в Совете Федерации и во главе российского правительства. «Мы народ подневольный», — лепетали они, если им о чем-то напоминали.
Я не веду речь о люстрации: она, как правило, выливается в войну новых властей с политическими противниками. Разговор всего лишь о соскабливании беспринципных «липучек». Но за все десятилетия общество не провело ни одной акции по десволочизации государственного аппарата, правоохранительной, масс-медиа и иных систем. Не очищало обслуживающие себя структуры от фарисейской накипи, а всепрощенчеством только поощряло мразь с рабским нутром. Поэтому с каждым новым поколением ее становилось все больше. Теперь возникла реальная угроза самодостаточности нации.
Хотим мы вскочить хотя бы в последний вагон? Тогда пора браться за поименные списки пособников нынешней аракчеевщины и начинать подготовку к первому процессу десволочизации Системы. Из чувства самосохранения.
14
Когда Ельцин почувствовал, что почва уходит из-под его ног? Точно дату назвать никто не решится. По моим наблюдениям, это был декабрь 92-го.
Целенаправленное уничтожение президентом экономики России и присвоение народной собственности кучкой нуворишей оттолкнули от Бориса Николаевича массу людей. Даже многие его сторонники из числа народных депутатов, как они признавались, расшифровали Ельцина и готовы были голосовать за отрешение президента от власти.
А сам хозяин Кремля не чувствовал резких перемен в настроениях. Гайдаровские ребята все время пели ему осанну, выдумывали подхалимские показатели роста благосостояния, и он, оторванный от жизни охотой с рыбалкой, по-прежнему считал себя неуязвимым.
Волна резкой критики на Седьмом съезде в декабре 92-го ошеломила его. От почтительности депутатов не осталось и следа: все требовали объяснить, куда он на самом деле рулит, и пока что только завалили предложенную Борисом Николаевичем кандидатуру Гайдара на пост премьер-министра. Ельцин решил наказать брыкливых депутатов: вот он поднимется, сам хлопнет дверью и призовет своих сторонников — а их, по его подсчетам, больше половины — покинуть съезд. Останется меньшинство, кворума не будет — к президенту приползут с извинениями и белым флагом.
Поднялся, призвал, но съезд покинули только единицы. Съезд как ни в чем не бывало продолжал работу, а выход пришлось искать самому Борису Николаевичу.
Еще в ноябре он вызвал меня и сказал, что Гайдар договорился с Хасбулатовым: если президент отправит в отставку меня, то предстоящий съезд оставит Егора Тимуровича с его людьми во главе правительства. Так я опостылел руководству Верховного Совета своей строптивостью. Ельцин не давил на меня, а как бы объяснял досадливо ситуацию, но было видно, что ему очень хотелось иметь Гайдара во главе Кабинета министров. Я все понял. Тут же написал заявление о добровольной отставке, но сказал: бесполезно хвататься за соломинку, надо готовиться к замене Гайдара достойным человеком.
Тогда же Ельцин создал недосягаемый для Верховного Совета Федеральный информационный центр (ФИЦ) и назначил меня его руководителем в ранке первого вице-премьера российского правительства. Щелкнул тем самым по носу Хасбулатова. (Ну как без этого!)
И вот теперь в декабре, после неудачного демарша на съезде, он собрал нас, несколько человек: как быть дальше? Борис Николаевич был подавлен. Он наконец почувствовал, что больше не является хозяином положения, что с новой расстановкой сил на съезде фактическая власть перешла в другие руки. И без наших советов Ельцину было понятно: надо искать компромисс, договариваться.
Правда, кандидатуру Юрия Скокова, получившего большинство на съезде при рейтинговом голосовании, выдвигать в премьеры Борис Николаевич поостерегся. Человек он самодостаточный, с принципами, к тому же бессребреник. Хоть и уважал нестандартность Ельцина, но, разобравшись в его бнайбритских планах, мог взбрыкнуть и встать на сторону оппозиции. Нужен карьерист без комплексов, с пластилиновыми моральными устоями, готовый идти с президентом на все прегрешения. Кандидатура Виктора Черномырдина подходила по всем параметрам. Депутаты утвердили его: они готовы были голосовать хоть за телеграфный столб, только не за Гайдара.
«Съезд звереет», — ругался в бессилии Ельцин. Он понимал, что это только начало смещения его на второстепенную роль. И что продолжать свою линию при таком настроении съезда опасно: нарастала угроза импичмента, пересмотра итогов и методов приватизации, да и всей экономической политики. Борис Николаевич крепко задумался.
Можно толковать его опасения, перейдя на высокий слог. Так примерно: вот закончился бархатный сезон в отношениях между двумя центрами власти России, вот консолидировал Хасбулатов депутатские силы, и в стране шаг за шагом начнет утверждаться парламентская форма правления. У народа нашего артельная психология: он легко согласится, что президентская республика не для России, поскольку самодержавие хозяина Кремля всегда выливается в деспотизм и разгул чиновничьей бесконтрольности. Но приемлема ли для многонациональной страны парламентская форма правления, способна ли она обеспечить территориальную целостность России?
Те, кто близко знал Ельцина не по совместным застольям, а по откровенным обменам мнениями в рутинной работе, согласятся, что Борис Николаевич не мыслил в таких категориях. Мне он напоминал жильца коммунальной квартиры, обозленного на соседей и всегда готового плеснуть в их кастрюли на общей кухне порцию керосинчика. Можно было мирно сосуществовать на одном политическом поле, взаимодействовать плодотворно — президенту с парламентом, сдерживая друг друга системой противовесов. Как и полагается добропорядочным людям. Но тогда президенты должны приходить к власти, чтобы работать на свой народ, быть ответственным перед своим народом.
А Борис Николаевич этого не хотел. Он желал только царствования — бесконтрольного, не ограниченного никакими рамками. Но наличие съезда народных депутатов хоронило эти планы. И тогда, в конце декабря, у Ельцина и вызрела окончательно идея: убрать съезд с политической сцены, узурпировать власть.
