Я сказал, что у меня нет аргументов для защиты экономической политики правительства — пусть пишут те, у кого они имеются. «Напишем сами», — сказал Гайдар. И написали.
Аргумент, озвученный Ельциным, что обвальное падение уровня жизни — результат последних шагов союзного правительства Рыжкова, затем Павлова, повеселил и еще больше разозлил депутатов. (Как у душки Троцкого: «Нас душит проклятое наследие царизма».) Выступления были одно другого уничижительнее.
Редакционная комиссия подготовила проект постановления съезда: лишить президента дополнительных полномочий и освободить от обязанностей руководителя кабинета министров, модель реформ признать негодной. И еще написала пророческие слова: «Процесс развала бюджетных отраслей, особенно здравоохранения, науки, культуры, образования, угрожает стать необратимым». Он действительно стал необратимым и продолжается до сей поры.
В один из перерывов на съезде меня в Кремлевском дворце отловил полярник Артур Чилингаров и шепнул, что со мной хочет поговорить Хасбулатов. Артур долго вел меня по чугунным решетчатым лестницам, по лабиринтам цокольного этажа. У одной из дверей — внушительная охрана. «Туда!» — указал Чилингаров.
Ковры, восточный низкий стол, уставленный фруктами и минеральной водой. За столом на коврах в одиночестве восседал озабоченный Руслан Имранович.
— Видите, что происходит на съезде, — сказал он. — Борис Николаевич не хочет многого понимать.
Я был нужен Хасбулатову, как «Мерседесу» свежее сено, — это стало понятно сразу. Но через меня он хотел кое-что донести до сознания Ельцина. В комнате, свободной от всяких «прослушек», вождь депутатов мог говорить откровенно. И Руслан Имранович говорил.
Он не может открыто противопоставлять себя съезду, не критикуя жестко правительство. Отмалчиваться — значит терять большинство. И он выступит по полной программе. Эти высокомерные мальчики команды Гайдара заслуживают, чтобы их вышвырнули, как шелудивых котят. Они закрылись от всех — к ним не могут попасть на прием даже главы регионов и народные депутаты. Но Хасбулатов готов с ними работать и дальше, если Ельцин будет настаивать.
А вот съезд настроен агрессивно — никаких компромиссов! Президент должен пойти на какие-то кадровые уступки. А как уговорить съезд — не менять курс реформ и сохранить дополнительные полномочия, пусть думает сам Борис Николаевич со своими экономистами.
Не только со мной, разумеется, говорил Хасбулатов. В приватных комнатах под залом заседаний съездов шуршали, как мыши, тихие голоса переговорщиков. Обсуждали ходы, повороты, цену вопросов.
Все вроде бы утрясли через поправки в проект редакционной комиссии, сгладили и согласовали. А когда депутаты уже проголосовали за постановление съезда, в нем змеиным жалом для Ельцина с гайдаровской братией торчал пункт: «Президенту РФ представить до 20 мая 1992 года Верховному Совету РФ перечень мер, направленных… на обеспечение участия широких слоев населения в приватизации и многообразия ее форм с целью увеличения числа собственников».
Это вам не бестелые формулировки типа: «ускорить» или «углубить». Определялась конкретная дата, к которой Ельцин должен был выкатить конкретный план смены модели капитализма. Не понравься план депутатам — и тогда внеочередной съезд, тогда конец экономическим реформам по-ельцински-авенски-гайдаровски (Чубайсу пока только дозволяли точить ножи для разделки Российской Туши). А снег-то уже утоптан, добытчики из Бнай Брита стояли с ружьями наизготовку.
Приняв постановление, съезд продолжал работу, а за его кулисами пошел Большой Торг. Вожди депутатов обсуждали с экономистами из правительства, как и на каких условиях избежать смены курса реформ.
Буквально через несколько часов Гайдар принес на заседание кабинета, по-моему, написанное Авеном заявление о коллективной самоотставке правительства. Выклинивался главный мотив неожиданного решения: постановление съезда означает приостановку процесса приватизации (по-бнайбритски?), а это вызовет голод и хаос.
Была и не менее примечательная фраза: постановление съезда приведет «к свертыванию поддержки со стороны мирового сообщества». У оторванных от жизни «розовых мальчиков» сложилось убеждение, что акулы мирового капитализма уже набили под мышками России мозоли, постоянно вытягивая страну из нищеты. (Олег Попцов в своей книге «Хроника времен «царя Бориса» писал, что я прилюдно называл тогда команду Гайдара шпаной. Это соответствовало действительности. А так я стал ее называть после комедии с самоотставкой.)
Гайдар пустил заявление по кругу — автографы членов его команды уже красовались. Министр юстиции Николай Федоров (нынешний президент Чувашии), с кем мы пробивали в Верховном Совете СССР закон о печати, ставить свою подпись отказался.
— Михаил Никифорович, — неуверенно посмотрел на меня Егор Тимурович — а вы подписывать будете?
— Буду, — ответил я. — Не важно, что написано в заявлении. Важно то, что нашему правительству действительно надо уйти.
Не сразу я догадался, что трюк с заявлением — театральная постановка. Неплохо продуманная, в том числе и психологически. Еще два дня назад дешевый шантаж, попытка взять «на испуг» только подзадорили бы депутатов. Но съезд уже занимался другими вопросами — заявление правительства о коллективной самоотставке застало его врасплох. Депутаты перекипели, всю злость свою выплеснули с трибуны.
Теперь им сказали, что с жесткостью в постановлении перебрали, чем довели правительство до политического самоубийства. А сформировать в спешке хороший состав нового правительства — не получится. Надо искать компромисс. И съезд проголосовал за подготовленную его вождями декларацию, позволившую правительству игнорировать ранее принятое постановление.
Правительство и курс реформ были сохранены. Ельцин потирал руки.
Я не забыл о том, что он просил ему помогать. И понимал — помогать можно по-разному. Лучше всего было выбрать такую позицию, когда ты должен привлекать независимых толковых специалистов к выработке экономической политики. Возможно, их авторитетное мнение способно поколебать уверенность упрямого Ельцина в том, что он затевает. Тогда была недоступна и четверть нынешней информации — оставалось смотреть на поведение президента некрасовскими глазами: «Мужик что бык: втемяшится в башку какая блажь…»
Еще в декабре 91-го (в январе намечалась либерализация цен) я упросил бригаду ученых — Валерия Чурилова, соперничавшего на первом съезде с Хасбулатовым при выборе Ельциным себе главного зама, профессора Владимира Бакштановского и Юрия Медведева, с которым подружился в АПН, — провести деловую прогноз-игру. Игрой она только называлась, а в принципе — это моделирование последствий тех или иных решений государственных органов. Прогнозированием бригада занималась не первый год, точность ее предсказаний была очень высокой.
Сначала мы должны были достичь единства в понимании целей реформ — для чего они необходимы обществу. Не для того же, чтобы обогащать одних за счет ограбления остальных. Тогда это не реформы, а бандитский налет на страну. Тогда «реформаторы» ставят себя вне закона.
