– Наверное, я выйду, – внезапно объявила Тилламон.
Она подняла вуаль и сняла ее вместе со шляпкой, к которой она крепилась, а потом стащила длинные кружевные перчатки, закрывавшие ей руки до локтя. Не говоря ни слова, она сложила свои вещи на лавку рядом с Малтой и, открыв небольшую дверь в задней части, шагнула на палубу. Порывы холодного ветра не заставили ее вернуться. Она сразу прошла к фальшборту, облокотилась на него и подставила поднятое лицо солнцу, пробившемуся сквозь разрыв в тучах.
Рэйн переложил шляпу, вуаль и перчатки сестры и сел рядом с Малтой. Она пристроила голову ему на плечо и ненадолго почувствовала себя счастливой. Солнце высвечивало на полу каюты яркий квадрат. Единственными звуками были корабельные: скрип весел, двигающихся в едином ритме, а изредка – адресованный рулевому крик капитана. Она зевнула, неожиданно ощутив сонливость.
– Чего именно я не вижу в моей сестре? – уныло спросил Рэйн. Он взял шляпку с прикрепленной к ней вуалью. – Разве в этом есть что-то ужасное? Когда я приехал в Удачный свататься к тебе, я был под такой же густой вуалью. Такова традиция.
– Традиция, порожденная чувством неловкости, – отметила Малта. – Жителей Дождевых чащоб считали нелепыми. И сейчас считают. Я пожила среди вас и стала одной из вас. Но я знаю то, что знает и Тилламон. Если бы она приехала в Удачный и стала ходить без вуали, люди на нее пялились бы. Некоторые из них, даже те, кто родились в Удачном, говорили бы гадости, насмехались бы или в ужасе отворачивались. Людям нужны сокровища Дождевых чащоб, но им не хочется видеть, какую цену вынуждены платить те, кто их добывают.
– Ты считала меня нелепым? Когда мы только встретились и я был под вуалью?
Она тихо засмеялась.
– Я была тогда глупой девчушкой, наслушавшейся странных историй о Дождевых чащобах. Я была уверена, что моя жестокая мать продала меня какому-то ужасному существу. А потом я обнаружила, что это ужасное существо невероятно богато, нагрузилось сотнями маленьких подарков, предназначенных мне, и готово осыпать меня комплиментами, которые мне не терпелось услышать. И тогда ты стал таинственным. Непознаваемым. И опасно притягательным.
Она улыбнулась и чуть вздрогнула от пробежавших по коже мурашек.
– Что это было? – вопросил Рэйн.
Отложив шляпку сестры, он взял Малту за руку.
Малта чуть смущенно захихикала.
– Я вспомнила о твоем первом поцелуе. Моя мать вышла из комнаты, и там остались только твои слуги, закрытые вуалями и занятые своими делами. Ты придвинулся ко мне, и мне показалось, что ты собрался поделиться со мной каким-то секретом. А тут ты взял и меня поцеловал. Я ощутила твои губы сквозь кружево вуали. И, как мне показалось, кончик твоего языка. Это было…
Она замолчала, с удивлением заметив, что краснеет.
– Очень эротично, – негромко договорил за нее Рэйн. По его лицу медленно расплылась улыбка, а глаза заблестели от приятного воспоминания. – Я просто решил сорвать поцелуй, пока твоя мать не видит. Я не ожидал, что прикосновение сквозь эту преграду только усилит все ощущения.
– Ты вел себя, как дрянной мальчишка. Ты не имел права меня целовать!
Малта попыталась изобразить возмущение, но у нее ничего не получилось. Она ответила на улыбку Рэйна, чуть погрустив о той глупышке, которой была тогда.
Он поднес к лицу вуаль сестры. Малта почти не различала его лица за несколькими слоями темного кружева.
– А теперь имею. Не повторить ли нам?
– Рэйн! – укоризненно воскликнула она, но это его не остановило. Он набросил вуаль себе на лицо и наклонился, чтобы ее поцеловать.
– Это же лучшая вуаль Тилламон! – запротестовала она.
Однако когда кружево коснулось ее лица, она закрыла глаза. Он подарил ей очень целомудренный поцелуй, который, тем не менее, унес ее к воспоминаниям об их ранней страсти.
Когда Рэйн отстранился, он хрипловато спросил:
– Почему запретное всегда добавляет этот сладостный укол?
– Это верно. Но я не знаю, почему. – Она прижалась щекой к его груди и ехидно спросила: – Мне следует понимать это так, что теперь, когда у тебя есть на меня права, я стала менее сладкой?
Он рассмеялся:
– Нет.
Какое-то время они сидели рядом, уютно, молча. Корабль чуть покачивался от усилий гребцов, преодолевающих напор течения. Малта выглянула в окошко каюты. Позади них тянулась блестящая река, серая вода которой превратилась в серебро под лучами все еще светившего солнца. Тилламон опиралась на фальшборт, уйдя в раздумья. Ветер шевелил ей волосы. Со спины она казалась обычной молодой женщиной, погрузившейся в грезы. Но о чем она могла грезить? Что может ей дать будущее? Что оно даст ребенку Малты, если он или она окажется настолько сильно измененными?
– Ты вздохнула. Снова. Тебе неудобно?
Рэйн осторожно прижал руку к ее животу. Она накрыла его руку обеими ладонями. Как ни ужасал ее предстоящий разговор, откладывать было нельзя.
– Нам надо кое-что обсудить, любимый. Вопросы, о которых мне не хотелось и не хочется говорить. Но мы должны.
Она глубоко вздохнула и быстро, словно срывая с раны прилипший бинт, рассказала ему о том, что повитуха требует от них решения.
Он отшатнулся. На его лице читался ужас. А потом ужас стремительно сменился гневом.
– Как она могла говорить тебе подобное? Как она посмела?
– Рэйн! – Ярость в его взгляде одновременно успокаивала и пугала ее. – Она обязана задавать эти вопросы. При моих прежних беременностях… Ну, они были недолгими, правда? По-моему, она знала, что они ничем не закончатся. Но теперь мы ощутили, что ребенок толкается и с каждым днем роды все ближе. А такие решения приходится принимать всем родителям – и в Дождевых чащобах, и в Удачном. Какими бы они ни казались тяжелыми, с ними сталкивались многие поколения жителей Дождевых чащоб. Ну так… – Малта вздохнула, собираясь с духом, – что мне ей сказать?
Рэйн дышал так тяжело, словно готовился к драке.
– Сказать? Скажи ей, что мне плевать на обычаи и приличия! Скажи ей, что я не отойду от твоей постели и, как только ребенок появится на свет, то окажется в моих надежных руках. Если Са отнимет у нас его жизнь, я буду его оплакивать. Но если кто-то будет чем-то ему угрожать, я их убью. Вот что ты можешь ей сказать. Нет. Вот что я сам скажу этой нахальной старой ведьме!
Он резко встал, быстро прошелся по каюте, а потом замер, мрачно глядя в окно на проплывающие деревья.
– Ты усомнилась в том, что я стану защищать нашего ребенка? – негромко спросил он у Малты. Он устремил на нее взгляд, в котором отразилась боль. – Или это… – он замялся, – …это не то, чего хочешь ты? Если наш ребенок родится измененным, ты бы хотела… хотела его отвергнуть? Ты…
Он смолк.
Малта пришла в ужас. Молчание затягивалось, боль на лице Рэйна становилась все сильнее.
