Если бы только у нее был факел! Свет уходил чересчур быстро. Завтра она первым делом вернется сюда и принесет что-то, на чем можно будет рисовать. Этот удивительный план города необходимо как-то сохранить! Беспечный вандализм Рапскаля подверг драгоценный артефакт опасности. Она сегодня же поговорит с ним и добьется, чтобы он осознал, какой ущерб успел нанести. Остается только надеяться, что он не устраивал подобных разрушений еще где-то. О чем он только думал?
Глубоко вздохнув, она выпрямилась. Ей безумно не хотелось оставлять этот удивительный план – но столь же сильно ей не хотелось спускаться вниз после наступления темноты. Брошенный на макет прощальный взгляд заставил ее резко остановиться. Мост? Через реку был перекинут мост? Не может этого быть! Невозможно построить мост через такой бурный поток! Однако вот он – крошечный макет черного моста, переброшенного через широкую реку. Она снова сориентировалась и еще раз рискнула выйти на скользкий от дождя парапет. Вглядевшись в туман и дождь, она ничего не увидела. Скорее всего, мост давным-давно рассыпался.
Элис вернулась в помещение башни и начала длинный путь вниз по лестнице. Спуск по ступеням теперь напоминал погружение в колодец. Она сумела преодолеть первый пролет, но потом темнота победила ее решимость, и ей пришлось вести рукой по черной стене. К ее изумлению, это дало ей не просто опору: ее прикосновение принесло в башню освещение, так как ее пальцы легли на полоску джидзина, закрепленную в стене над перилами. Свет распространялся впереди нее, неяркий, но определенно гораздо более предпочтительный, чем темнота – и его хватало на то, чтобы видеть, куда ставить ноги. На этой лестнице призрачных воспоминаний Старших было меньше, и большинство встреченных ею были вооружены метлами или пыльными тряпками. Один раз какой-то служитель в желтом одеянии с закрепленным на плече значком, свидетельствующим о его важности, вышел через одну из запертых дверей. Он нес охапку свитков и, степенно ступая, начал спускаться вниз. Элис целых два пролета не решалась пройти сквозь бестелесное видение и ускорить шаги. Когда она обернулась на него, его задумчиво-хмурый взгляд не остановился на ней, словно это она была призраком.
Пересекать погрузившиеся в темноту комнаты было страшно. Когда она, наконец, оказалась на первом этаже и увидела в дверном проеме с рухнувшими дверями серый вечерний свет, то перешла на бег, чтобы поскорее покинуть здание. Ее шаги гулко отдавались в пространстве, и ужас, который она все это время не позволяла себя ощущать, внезапно победил ее, заставив поспешно оставить позади башню Старших. Она бежала по улицам туда, где ее должна была ждать Хеби.
* * *
Двадцать пятый день месяца Перемен, – седьмой год Вольного союза торговцев
От Кима, смотрителя голубятни в Кассарике, – Детози, смотрительнице голубятни в Трехоге
Как ты посмела намекать, будто это я источник проблем со вшами! Столь же вероятно, что птицы подхватили этих паразитов, ночуя в лесу во время перелетов. Ты можешь прятаться за спинами гильдейских инспекторов, но я-то знаю, кто подал эту жалобу и спровоцировал неоправданную и мешающую нормально работать проверку моих чердаков и голубятен! Ты и твоя родня так и не смирились с тем, что среди вас появился татуированный, который стал смотрителем голубятни благодаря собственному усердию и стараниям. Вот как вы, жители Дождевых чащоб, встречаете нас, и все наше «равенство» – это ложь и низкие обвинения! Ты, чешуемордая плоскогрудая сучка! Я и сам представлю Совету свои обвинения, начиная с того, как ты, Эрек и твой племянник устроили против меня заговор и клевещете на меня с той самой поры, как я занял это место! Может, ты и думаешь, будто сможешь теперь прекратить эту вендетту, но я не успокоюсь, пока твои голубятни не опустеют, а твою лицензию смотрительницы птиц не отзовут!
Глава 8
Чужие жизни
Шел уже второй день без дождя. Седрика это радовало бы еще больше, если бы погода стала к тому же чуть теплее. Холодный дождь донимал их теперь почти каждый день. Один раз он вслух спросил:
– С чего это Старшим вздумалось здесь обосноваться? Зачем было строить город в таком дождливом месте, почему они не выбрали побережье рядом с каким-нибудь теплым морем? Драконы обожают солнце. Почему Старшие поселились именно здесь?
Карсон бросил на него пристальный взгляд.
– Очень хороший вопрос. Иногда, когда Плевок видит сны и его мысли пробиваются в мою голову, у меня создается чувство, будто я вот-вот пойму, почему. Определенно существовала какая-то причина, по которой Кельсингру построили именно на этом месте, и причина важная. Я ощущаю это по его воспоминаниям. По дороге в город драконы были переполнены яростным нетерпением. Я разделяю это чувство в его снах, и почти понимаю, в чем дело. А потом понимание от меня ускользает. Но я и сам об этом задумывался.
Слабое утешение. Ну, сегодня хотя бы нет дождя. Седрик напомнил себе об этом и постарался найти в своей душе хоть немного радости по этому поводу. Это оказалось непросто. В те дни, когда дождь не шел, Карсон вставал еще раньше обычного, чтобы воспользоваться улучшением погоды. Этим утром Седрика разбудил негромкий стук молотка за стеной их домика – прямо около кровати. Он посмотрел на отверстие в стене, находящееся над их постелью. Звук долетал через него.
Когда-то в прошлом окна этого домика были застеклены, а может, даже имели ставни. Каменные стены были умело сложены, и каменный очаг – тоже. Когда они выбрали себе этот дом, крыши на нем уже давно не было. Карсон заново покрыл дом, грубо обтесав жерди, на которые они уложили ветки и охапки травы с луга. Поначалу, переселившись сюда, они завесили окна лишними одеялами из овечьих шкур. Однако дни и ночи становились все холоднее, так что вскоре им пришлось забрать одеяла для собственной постели, а вместо них Карсон приколотил клиньями куски кожи, которые не впускали в помещение не только ветер и дождь, но и дневной свет. Плохо выдубленная кожа еще больше усиливала постоянный запах мертвых животных, наполнявший жизнь Седрика. Карсон несколько раз обещал, что постарается придумать какое-то более удачное решение. И вот сейчас жесткая кожа подергивалась в такт ударов молотка. Почему Карсону вздумалось заняться этим делом на рассвете, Седрик понять не мог.
Он скатился с грубо устроенного ложа, которое они делили, и прошаркал к очагу. Огонь почти догорел. Он добавил в него несколько поленьев, хоть и знал, что из-за этого ему придется таскать лишние дрова. После он пощупал одежду, которую они выстирали и развесили сушиться не прошлым вечером, а позапрошлым. Рубашки высохли, а вот швы и пояса на брюках оставались влажными. В те дни, когда беспрерывно лил дождь, высушить хоть что-то до конца было почти невозможно. Вздохнув, он натянул на себя самые сухие вещи, которые ему удалось найти, а потом перевесил простиранные вещи в надежде, что к ночи они высохнут. Ему страшно хотелось сложить и убрать лишнюю одежду. Жизнь в тесном домике, где пахло шкурами и на каждом шагу приходилось увертываться от развешанных носков, вызывала у него глубокое уныние. Он тосковал по чистоте и аккуратности: очень трудно обрести спокойствие посреди беспорядка. С ним так было всегда. Раньше ему обязательно нужно было прибраться у себя в кабинете, прежде чем он мог приняться за дела. Стук за окном не прерывался, становясь все более поспешным.
