Слишком мало во мне от Наставника Пера! Только плоть.
Его душа была мне чужой.
И Катти почувствовала неладное.
Уточните пункт назначения!
Куда бежать? Где меня не догадаются искать в первую очередь?
Где можно укрыться, спасая свою бесценную жизнь, свое дважды сменившееся тело…
Кабина?
Я даже не успел обрадоваться. Управляющая система прочла мои
мысли и сочла их приказом. Здорово.
– Первая! – крикнул я.
Входите.
– Наставник! – закричала Катти, когда я нырнул в открывшуюся
дверь. – Наставник?
Она бросилась к кабине, и я увидел ее лицо сквозь мутное
стекло, почувствовал напряженный и уже понимающий взгляд. Потом снизу ударил
голубой свет.
Бег.
Все, что мне осталось. Скрываться, прятаться, ускользать.
Один человек – слишком мало, чтобы изменить мир.
Место прощания. Освободите кабину.
Я постоял секунду, прежде чем выйти. Сквозь стекло
пробивался свет – неровный, мерцающий, багровый.
В какую преисподнюю привела меня транспортная кабина?
Шагнув в открывшуюся дверь, я замер.
Темно. Здесь ночь – и почему-то кажется, что она здесь
всегда. Жарко. И этот жар – такой же вечный, как и тьма. Воздух тяжелый и
душный, наполненный запахом пепла.
Тянул со спины слабый ветерок, но и он был горяч и вязок.
Кабина стояла на краю огромной каменной чаши. Вначале мне
показалось, что это жерло вулкана – снизу, с полукилометровой глубины, шло
темно-красное лавовое свечение. Но черный камень был вылизан до зеркального
блеска, до той правильности, к которой никогда не снисходит природа, но которая
так нравится Геометрам.
Узкий уступ, шедший по краю чаши, был буквально утыкан
транспортными кабинками. Каждые сто шагов… каждые пятьдесят метров – цилиндр
темного стекла, едва угадываемый по сиреневым отблескам. Но очень, очень редко
и далеко друг от друга стояли на каменном бортике люди. Расплывчатые силуэты –
тени красного огня, бушующего далеко внизу.
Как зачарованный я подошел к краю чаши. Никаких ограждений.
Никаких световых указателей, силовых полей, бортиков, отделяющих каменный уступ
от обрыва. Потрясающе. Геометры очень любят жизнь. Что может заставить их
соорудить такое?
Чаша черного камня с колеблющимся на дне озером
темно-красного пламени, дрожащий воздух – отсюда исходит в темное, даже звезд
лишенное небо столб горячего воздуха.
Тишина – живая, высасывающая звуки, не просто отсутствие
звука, а Тишина с большой буквы.
Я ударил ногой по камню – звук утонул в тишине, жалкий и
беспомощный.
Я обернулся – кроме искристого контура кабины, ничего не
было за спиной.
Словно эта чаша, зачерпнувшая темного огня, стоит вне времени
и пространства. Вне мира Геометров. В вечной ночи.
Для чего он создан, этот темный алтарь, в рациональном и
правильном мире Родины?
– Прощание… – шепнула ночь. Голос ниоткуда, именно голос, а
не телепатический сигнал.
Обернувшись к чаше – вовремя! – я увидел, как на мгновение
возникла над каменным кратером, над красным пламенем, крошечная темная
песчинка. Что-то слишком далекое, чтобы увидеть очертания человеческого тела…
– Гарс Эньен, оператор киберсистем, прощание…
Песчинка падала вниз, расцветая венчиком белого дыма.
Огненного озера плоть не коснулась. Растворилась на полпути,
ушла вверх, в жаркое темное небо.
– Прощание… Рини Сакко, воспитанница, прощание…
Еще одно тело несется вниз, превращаясь в дым, возносясь к
небесам Геометров.
– Прощание… Данге Крин, оператор кварковых реакторов,
прощание…
Я стоял над чашей крематория. Самого огромного и странного,
который только можно себе представить.
Наверное, таких погребальных вулканов много. Даже в таком
уютном и безопасном мире люди должны умирать чаще.
Но с меня хватит и этой сцены. До конца дней моих. Тьма,
подсвеченная лишь рукотворной геенной на дне кратера, сиреневые искры кабин,
редкие силуэты людей и разрезающий тишину равнодушный голос.
– Прощание… Хати Лене, ребенок, прощание…
Чтобы понять жизнь Чужих, надо взглянуть на их смерть.
Может, это и правильно, что плоть превращается в пепел и
уносится в небо, чтобы осесть на землю, прорасти травой и деревьями?
Только все равно нужно что-то еще, кроме стерильных огненных
печей и балкончика для скорбящих друзей.
Хотя бы грубый цементный обелиск у воронки в глухой
сибирской тайге. Временный обелиск, так и не сменившийся гранитной стелой. И
все же он стоит там, в ином мире, на моей Родине. И к нему можно прийти,
уткнуться в шершавый крошащийся край лбом и прошептать: «Я пришел…»
Даже не зная, что говоришь сам с собой…
– Прощание…
– Пер?
Я обернулся, ловя себя на том, что все дальше и дальше
склоняюсь над краем чаши. Еще миг-другой – и я стал бы частью мира Геометров.
Просто, незатейливо и надежно.
Голос Катти остановил меня вовремя:
– Кто ты?
Она стояла у кабины, одной рукой опираясь о стеклянную стену
за спиной. Наверное, ей было страшно.
Хотя бы от собственных догадок.
– Катти, я хочу побыть один, – сказал я голосом Наставника
Пера.
– Кто ты?
Я молчал.
Что я мог сказать? «Я человек с планеты Земля. Я пилот
компании „Трансаэро“. Я тот, кто влез в тело Никки. Тот, кто убил Наставника
Пера».
– Никки? – прошептала она. – Никки, это ты? Я ведь знаю!
Никки, что с Наставником? Что с тобой, Никки? Никки!
Сломалось что-то во мне от взгляда этой измученной, уродливо
стриженной под ежик девчонки, крошечного живого колесика мира Геометров. Чужой
для меня, но родной для Никки Римера девочки.
Мое лицо расплавилось, потекло.
– Прощание…
Вы не умеете жить, Геометры. В своем благоустроенном мирке,
со сведенными к минимуму потребностями и обрезанными эмоциями, со стремлением
осчастливить весь мир – вы давным-давно мертвы. И хотя Наставники еще долго
могут гальванизировать труп – в нем не осталось жизни.
Когда смерть превращается в спектакль – что-то неладно.
