– Петя! Ты устал. Тебе сейчас поспать надо. А мне подумать.
Я встал – когда дед отправляет меня в кровать, то спорить бесполезно.
Это я с детства усвоил. И все же спросил:
– Так ты что… не сердишься? Не считаешь предателем?
Дед отложил трубку и пораженно посмотрел на меня:
– Петя! Ты прекрасно себя вел! Ты сделал то, что необходимо
было сделать! Если бы за воспитание давали Нобелевскую премию, я был бы
бесспорным на нее кандидатом!
Я поспешил ретироваться. Слабостей у деда немного, но когда
речь заходит о нобелевке – лучше убежать. Иначе придется вновь выслушивать
историю о том, как дед ее не получил, – и все из-за трусости чиновников, не
рискнувших дать заслуженную награду автору «Манифеста обреченных» и «Введения в
психологию не-людей».
Наконец-то я выспался. В своей кровати, под шорох
начавшегося дождя из открытого окна. И самое главное – успокоенный дедом. Если
уж он считает, что я не натворил беды, притащив счетчика на Землю, – значит все
в порядке.
Проснулся я поздно. Небо плотно обложили тучи. Шел дождь,
снаружи, откуда-то из-под крыльца, глухо поскуливал Тиран. Там у него целое
логово, но, видимо, сейчас псу хотелось в человеческое жилье. Я поднялся,
протирая глаза, вышел в прихожую, впустил собаку и отправился досыпать. Но сон
уже не шел.
Тогда я включил телевизор и, валяясь в постели, прослушал
последний выпуск новостей, записанный час назад.
Говорили о небывало большом урожае в Нечерноземье, который
никак не удается убрать, о каких-то таможенных спорах с Великим Китаем, о
выступлении президента США Мерфи… потом вспомнили и обо мне. Прокрутили
компьютерный ролик, демонстрирующий процесс посадки «Спирали», какой-то
незнакомый мне спец из Роскосмоса высказывал версии о причинах нерасчетной
посадки. Потом показали садящийся шаттл – не «Спираль», а «Буран», но кто из
телезрителей поймет это за три секунды? И меня, пирующего с шофером разбитого
«Икаруса». Меня хвалили, причем довольно сильно. Я покраснел и стер выпуск
новостей из памяти телевизора.
Сегодня мне, пожалуй, дадут отсидеться дома. Компания в этих
вопросах деликатна. А вот завтра начнутся разборки в «Трансаэро» и в
Роскосмосе, придется давать интервью и объяснять коллегам чудеса своего
спасения…
Ой…
Я сходил и умылся, поднялся по лестнице, но в комнате деда
еще царила тишина. Тогда я сделал на кухне пару бутербродов, подхватил чайник и
вернулся к себе. На столе лежала дедова книжка «Место под звездами». Вначале я
не обратил на нее внимания, потом заметил, что обложка чуть-чуть другая. Стало
больше названий галактических рас – кроваво-красных надписей на черном
«космическом» фоне. Оказалась, что это новое издание, как водится, «дополненное
и переработанное».
Усевшись у окна и жуя бутерброд, я пролистал книгу. Вроде бы
ничего особо и не изменилось. Три «постулата Хрумова», ехидные издевки над
американским астрофизиком и энтузиастом контактов Молдером, краткие и
беспощадно злые характеристики всех известных людям рас космоса. Я пролистал
статьи о Счетчиках и Алари.
Странное дело, об этих расах дед писал прямо-таки с
ненавистью! Если верить тексту, то именно они являются нашими заклятыми
врагами, ну или точнее – злейшими конкурентами…
Я открыл книгу на вступлении и начал читать:
«Галактическая Семья – не просто общая фраза. Мы вправе
считать девять сильнейших рас космоса, живущих вместе уже около тысячи лет,
семьей. Встает лишь один вопрос: кем являются в данной семье молодые и слабые
расы – Алари, Человечество, Счетчики, Куалькуа, Мерцающие, Дженьш, Непроизносимые,
Пыльные?.. Список можно продолжить – число молодых рас превосходит число
Сильных почти на порядок. Различие Сильных и Слабых на первый взгляд неявно.
Корабли Алари куда сильнее, чем флот Даэнло. Счетчики, бесспорно, более
интеллектуальные существа, чем Хиксоиды. Но все расы, которые мы причисляем к
Слабым, имеют несмываемое тавро – узкую специализацию.
Итак, кто мы в Галактической Семье? Дети или пасынки?
Если проводить аналогии с человеческим обществом далее, то
можно привести такой пример. Родители вправе направлять развитие своих детей в
том направлении, которое представляется им перспективным. Мы помогаем мальчику
с абсолютным слухом стать музыкантом, а девочку с хорошей пластикой может ждать
карьера балерины. Мы вправе – это наши дети, и нам обычно виднее, какой путь
принесет им больший успех в жизни.
Но Сильные расы – не наши родители. И роль космических
извозчиков, навязанная нам два десятилетия назад, не является мечтой
человечества.
Что мы скажем о человеческой семье, которая берет на
воспитание беспомощных детей, исходя из своих потребностей? Как отнесемся к
людям, которые воспитывают физически крепкого мальчика лесорубом, гибкого и
худощавого – трубочистом… и без всякой возможности выбрать свой жизненный путь?
Основой человеческой цивилизации всегда была гибкость и универсальность, причем
не только в масштабах общества, но и на уровне отдельной личности. Сейчас мы
помещены на прокрустово ложе. Еще живы те, кто не мечтал о таком будущем
человечества, которое нам навязали. Но сменится одно-два поколения – и процесс
станет необратимым. В психологии людей надолго, если не навсегда, закрепится
предписанная Сильными расами роль…»
Я захлопнул и отложил книгу. Вслушался – точно, сверху
доносились неясные звуки, дед проснулся.
Любит он проводить ассоциации. И ведь всегда меня учил: «Не
верь сравнениям! Не верь лживым аналогиям! Они говорят лишь о личности автора,
но никогда – о сути разговора!» А сам ими не брезгует. Во всяком случае, в
массовых изданиях вроде «Места под звездами».
– Петя! – послышалось сверху. – Ты встал?
Когда я поднялся в комнату деда, он заканчивал разговаривать
по телефону:
– Да, Машенька… Спасибо, золотко. Зверобой? Захвати,
конечно! Ты у меня мастерица травку собирать… И душицу возьми. И болиголов…
Дед покосился на меня слегка досадливо, словно не ожидал,
что я приду так быстро, до окончания разговора. Кивнул на стул и продолжил:
– Бессмертник не собрала? Ой как жалко-то… Ну хоть
страстоцвет? Лапочка… Что бы я без тебя делал. Страстоцвет нам пригодится.
Погрузили? Ну, жду. Жду. С Петей познакомлю наконец. Он тут рядышком сидит. Ну,
пока.
Странный был разговор. С неведомой мне Машей дед общался
так, словно с любимой внучкой. Вот только не было у меня никаких сестренок,
даже двоюродных.
И травами лекарственными дед никогда не увлекался, и к
цветам был почти равнодушен. Похоже, разговор шел намеками, кодом, понятным
лишь двоим. Особенно последняя фраза, про то, что я сижу рядом, настораживала.
Словно дед давал понять: «Не могу говорить свободно…»
Опустив трубку на рычаг, дед с минуту молчал. Потом
произнес:
