Агард снова отхлебнул сивухи. Тяжело ему будет завтра…
– Так вот, она важнейшая, потому что опасная. – Он горько
улыбнулся. – Порой… порой опасно копать слишком глубоко. Тем более – говорить о
том, что выкопал.
Я ждал, но он не собирался уточнять. Ухмылялся, глядя в
пространство, словно и сейчас еще получая удовольствие от знания, загнавшего
его в «Свежий ветер».
– Ладно. Захочешь – расскажешь, – сказал я.
– Кто ты такой, Ник?
– Регрессор. Пилот Дальней Разведки.
– Я слышал про тебя в новостях, – задумчиво произнес Тараи.
– Давно, правда… Нам положено ежедневно смотреть новости, общий выпуск…
Кажется, ты был одним из разведчиков, проверявших пространство перед Уходом?
– Может быть. Но я этого не помню. У меня действительно
амнезия, Агард.
Тараи хмыкнул:
– Тогда я тебе скажу. Память еще сохранилась… надо же… Ты
был в тройке разведчиков, первыми вышедших в это пространство.
Черная бездна космоса. Вспышки – и корабли, выходящие из
великого ничто…
– Не знаю, как я, а мой кораблик точно был в этой тройке, – признался
я.
– Шутник.
Тараи явно наслаждался своим новым положением. Полной
кружкой сивухи в руках, общением, посрамлением недавнего пахана барака.
И у меня не было сил осуждать бывшего историка. Наверное,
если жить здесь годами, то любое изменение привычного распорядка станет благом.
– Ты ночуй здесь, – словно уловив мои мысли, сказал Агард. –
Иначе ночью тебе конец. Либо Клей тебя прикончит, либо его дружки.
– А ты?
– Меня рискнут убить лишь во вторую очередь, – покачал
головой Тараи. – Ты сегодня такое представление показал, что все призадумаются.
Все, кроме Клея. Двух вождей не бывает. Даже два грызуна одной стаей не
командуют, а мы… мы немногим их лучше.
Куалькуа?
Безопасность среды контролируется постоянно. Мне не нужен
сон.
– Я буду спать в бараке, – сказал я. – Но ты не беспокойся.
Плохо будет тому, кто рискнет на меня напасть ночью.
Тараи с сомнением посмотрел на мена:
– Смотри, регрессор. Я всех ваших штучек не знаю. Какими
были регрессоры сто лет назад – могу рассказать. А про нынешних…
– Расскажи мне, что такое Уход.
– Что?
– Уход.
– Ты не знаешь?
– У меня была амнезия, – устало повторил я. – Кое-что я смог
восстановить. Но многое – нет.
– Боги древних! – в полном восторге воскликнул Тараи. – Я,
пациент санатория с десятилетним стажем, могу поделиться новостями!
– Да, Агард. И я буду очень признателен тебе.
– Ты хоть помнишь, что раньше Матушка светила в другом небе?
Что раньше звезд было так много, что ночь немногим отличалась от пасмурного
дня?
– Допустим, что помню. Хотя на самом деле я это вычитал.
– Невероятно! – Тараи так дернул рукой с зажатой в ней
кружкой, что расплескал драгоценный самогон. Печально глянул на залитый ватник
и продолжил: – Вы прокололись! Вы, наши любимые регрессоры! Двенадцать лет
назад сунули нос туда, куда не следовало! Полезли налаживать Дружбу – и
получили по загривку!
– Ты рад этому? – удивленно спросил я.
– Да! – с вызовом ответил Тараи. – Нет, мне жаль тех ребят,
что погибли. Конечно. Но рано или поздно подобное должно было случиться. Нельзя
бесконечно нести во Вселенную собственную этику, пусть даже абсолютно
правильную. Не нужна звездам наша любовь, Ник!
– А что тогда нужно? Если не любовь?
Я не то чтобы был с ним не согласен. Наоборот, его тихий
бунт был мне симпатичен… мне, космическому извозчику Хрумову, а не регрессору
Нику.
– Что нужно? Я не знаю, Ник. – Агард развел руками. – Я ведь
историк. Не прогнозист, не философ, не Наставник… Может быть, уважение?
– Вместо любви?
– Прежде любви. Если она придет, конечно. Это ведь такая
смешная вещь, любовь… – Тараи засмеялся. – Ты знаешь, сколько значений было
раньше у этого слова? А сколько осталось? А? Когда тебе разрешают с самого
детства дружить с девочкой и говорят про то, какая вы славная пара, – разве это
любовь?
– Нет, – ответил я. Представил Катти и поправился: – Не
знаю.
– Ты умный парень, Ник. Мало кто сумеет сказать хотя бы «не
знаю».
Тараи вздохнул.
– Значит, Уход. Отвлекся я… Мы бежали. Ник. Позорно и
постыдно бежали, оказавшись перед выбором – скрыться или быть уничтоженными. А
словесная чушь про нежелание жертв… это уже ваш любимый принцип Обратимости
Правды…
Он захохотал – и вдруг замолк. Уставился на меня с испугом,
словно сообразив, что слишком уж разговорился.
– Мне тоже кажется, что Обратимость Правды – не самая верная
мысль, – сказал я, вставая. – Я пойду спать. Долгий был день.
Тараи неуверенно спросил:
– Если я останусь на ночь здесь…
– Как угодно.
Я коснулся двери – та открылась. Темно, горит лишь одна
лампа. Здесь есть управление светом, или он выключается автоматически? В бараке
была полная тишина, лишь за стенами шум ветра. То ли спят все, то ли
притворяются.
– Агард, ты вроде бы неплохой человек, – негромко сказал я.
– Слушай, как ты здесь выжил?
Он молчал, и я касанием заставил дверь закрыться.
– Я болтун, Ник. Рассказчик. Вечера долгие, жизнь скучная. А
я много чего помню про древние эры. А еще больше придумать могу. – Агард
подмигнул: – Всякая небывальщина… что взять с больного историка?
– Не удивляюсь, – сказал я. – Спокойной ночи, Агард.
Это было труднее всего – заснуть.
Сон, как подвиг, – неплохое применение сил.
Почти придуманный мной, почти оживший Ник Ример, пилот и
регрессор, медленно уплывал в небытие.
– Куалькуа исследовали его тело, Петр. Они сольются с твоей
плотью, создадут имитационный покров, полностью идентичный пилоту Геометров.
Вплоть до генного уровня.
– Как это возможно, командующий?
– Спроси их сам, человек. Если ты сможешь понять ответ, я
буду завидовать тебе весь остаток жизни…
Бедный Ник Ример. Мне кажется, ты был хорошим парнем. Ты
болтал со своим кораблем – и несчастные электронные мозги, распотрошенные
счетчиком, сохранили твои интонацию и манеру думать, словарный запас и
стандартные реакции…
