Как хотите, но я уверена, что только в детективах какая-нибудь старушка-божий одуванчик может оказаться маньячкой или главой наркосиндиката. Баба Катя — душка, и пообщаюсь я с ней еще не раз и с огромным удовольствием, только позже. И не как с подозреваемой в чем бы то ни было, а скорее припаду как к источнику информации.
На пищеблоке мне вообще обрадовались как родной. Правда, приветившие меня тетки определенно рассчитывали на мой добровольный вклад в уборку порядком загаженного помещения. Что, боюсь, притупило мои ответные восторги.
Пока я с ужасом вдыхала отвратительные запахи, толстая громкоголосая тетка просвещала меня относительно перспектив оплаты натурой. Если я правильно поняла, вознаграждение предлагалось авансом.
— Вот покушаешь и поможешь Лидухе прибраться.
Огромная бабища, в которую ткнула моя потенциальная работодательница, без преувеличения занимала половину помещения своими устрашающе массивными габаритами и особенно трудолюбивой не выглядела. Та махнула ручищей куда-то вбок, видимо указывая мне фронт работ. Может, я, конечно, ее не очень хорошо поняла, но сложилось впечатление, что все свои функции она отныне и навсегда перекладывает на мои плечи.
Молча захлопывая за собой дверь в смердящее помещение, я успокаивала себя тем, что никакой необходимости наведаться сюда вторично у меня не возникнет. И тихо радовалась уже привычному запаху хлорки. А что? Не так уж и воняет. А если посильней ее разбавить, так и вовсе ничего. По крайней мере, перебивает воспоминание о только что пережитом кошмаре.
Продвигаясь дальше по коридору, я испытывала все меньше и меньше надежды на успех. Ну что тут может происходить? Может, мне все померещилось?
Признаюсь, по окончании трудового подвига я отправилась дальше на разведку из голого принципа. Я привыкла, как уже говорила, доводить начатое до конца и собиралась, что называется, «поставить галочку» с чистой совестью.
Складское помещение, пока единственное из уже обследованных, было на запоре. Замок висел снаружи и производил совершенно жалкое впечатление. Не будучи специалистом, я подозревала, что гвоздодером своротила бы его элементарно. И за этой хлипкой дощатой дверью спрятаны великие секреты?! Да не смешите меня! На то, что там валяется, наверняка не покусятся даже местные несуны. Короче, склад также отпадает.
На сегодня у меня была запланирована еще и баклаборатория. Насчет психотропного оружия, конечно, полная ерунда, его пусть ищут те, кому нечем заняться, а вот опыты с бактериологическим оружием — далеко не новость. Странно, конечно, если для этих экспериментов выбрали такую богадельню, логичнее было бы предположить, что подобные работы ведутся в хорошо оснащенных современных клиниках, но… при известной натяжке, почему бы не предположить причастность больницы к специфическим исследованиям?
Дверь лаборатории, кстати, куда более солидная, чем на складе, была заперта, но изнутри. На стук она распахнулась, и хорошенькая девчушка в замызганном халатике и со слегка размазанной косметикой не слишком приветливо осведомилась о моих проблемах.
— Девушка, милая, — принялась я вдохновенно импровизировать, — я тут новенькая, ничего и никого не знаю. Хочется чаю до ужаса, а ни кипятильника, ни чашки не взяла. Может, выручите?
Девушка пускать меня на свою территорию отнюдь не рвалась, оказывать благодеяния тоже.
— Кипятильника нет, а чайник мы никому не даем, — сообщила она и, заметив, как расстроенно вытянулось мое лицо, смягчилась: — Стакан я дам, и можете не приносить его обратно.
Предположив, что на сегодня с меня хватит и пора вспомнить о том, за что мне собираются платить, я двинула за орудиями труда в знакомую подсобку и, вооружившись извечным дамским инструментом, принялась обдумывать результаты своих изысканий.
Гардероб и хозблок можно смело отбрасывать. В лабораторию меня не пустили, и я даже не сумела заглянуть внутрь одним глазком. И что это доказывает? Самое простое, конечно, обидеться на отсутствие гостеприимства и скаредность замарашки и посчитать ее виновной во всех смертных грехах, а обороняемую ею территорию признать хранилищем всевозможных разрушительных вакцин. Но почему-то более правдоподобной кажется несколько иная версия. Девочка как умеет развлекается в рабочее время. И совсем не обязательно изобретением смертоносных вирусов. Готова спорить на свое еще не полученное жалованье, за массивной дверью скрывается предмет грязнулиных нежных чувств. И то, над чем кавалер трудится в поте лица своего, также не имеет никакого отношения к разрушению человеческого организма. Скорее уж наоборот. Речь идет о вполне созидательном процессе.
Конец рабочего дня ознаменовался ломотой в спине и зудом в натруженных руках. Зато отпустила головная боль, преследовавшая меня с того момента, как я по неосторожности сделала слишком глубокий вдох на пищеблоке. Видимо, именно вследствие разыгравшейся мигрени я не заметила то, что должно было сразу же броситься в глаза: на посту, где прежде сидел охранник, теперь никого не было. Железная дверь также заперта не была, и теперь ничто не напоминало о принадлежности объекта к особо опасным и тщательно охраняемым.
Что сие может означать? Вакансию? Или просто нечего охранять? Может, с той ночи что-то изменилось? Не думаю, что, если до этого было что скрывать, все резко и в одночасье переменилось. А не логичнее ли предположить, что это самое нечто просто куда-то перебазировали? Ну хотя бы на другой этаж? Разумеется, оно могло и вовсе исчезнуть с территории больницы, но тогда всякий смысл теряло мое там пребывание, а думать о напрасных жертвах не хотелось. Боюсь, что именно поэтому я остановилась на смене дислокации запретного объекта внутри больницы.
И все равно сначала надо очистить свою совесть осмотром оставшихся помещений в цоколе. И наведаться в баклабораторию еще раз. Зато потом я смогу с чувством исполненного долга приступить к осмотру всего здания. И заодно понаблюдаю за поведением больных. Если с ними и впрямь «что-то не так», то у меня ничуть не меньше шансов это заметить, чем у Аллочки.
Уже в прихожей я услышала Аллочкины всхлипы и чуть не вывернула себе руки, сдирая спортивную куртку. Оказалось, девушка всего-навсего сопереживала главной героине, попавшей в лапы коварного владельца средневекового замка.
— Представляешь, он ее держит в подземелье, где полно мышей и скорпионов!
От усталости у меня даже не было сил отругать Алку за то, что так меня напугала. Я шлепнулась в кресло и со стоном вытянула ноги.
Разумеется, ни мой бледный вид, ни хорошо известное подруге равнодушие к ее излюбленному чтиву не избавили меня от животрепещущих подробностей.
Как выяснилось, больше всего и подружку, и главную героиню Клементину угнетали не фауна отведенного помещения и не испытания, припасенные для «хрупкого тела» и «ранимой души», а то, что любимый (понятно, не Аллочкин, а Клементинин), подло обманутый соперником-злодеем, полагает, что возлюбленная сама его бросила. Предпочтя его пылкой и самоотверженной любви тугой кошелек.
