- Не затупится, - ответил я. - И зазубрин не будет. Поупражняйся по дороге на деревьях, пусть рука привыкнет. Можешь даже камни рубить. Со стороны, конечно, дураком назовут, но что тебе мнение общества?
Послышался стук копыт, во двор влетела во главе небольшого отряда Гекара, красивая и хищная. Шлем блистает на солнце, черные волосы, что темнее ночи, рассыпались из-под него по прямым плечам, а кожаные доспехи не могут и даже не пытаются скрыть ни высокую женскую грудь, ни тонкую талию с не по-женски широким и массивным поясом.
Фицрой поспешно вбросил меч в ножны, а те перебросил за спину. Гекара птицей слетела с седла, а ухвативший повод ее коня гвардеец'бегом увел в сторону конюшен. Взгляд ее, острый и подозрительный, мигом пробежал по мне, Фицрою, нашим коням и заседель- ным мешкам.
- Что, - крикнула она звонким сильным голосом, - еще кто-то, кроме меня, рискует покидать столицу на ночь?
Я ответил нехотя:
- Просто ужин в лесу.
Она фыркнула:
- Зачем?
- На свежем воздухе, - объяснил я мирно. - Мы люди простые, к каменным домам не привыкшие.
Она рассмеялась жестко и презрительно, отвернулась и пошла к главному зданию, а ее воины спешились и повели коней к конюшне.
Я невольно проводил взглядом ее высокую фигуру с прямыми плечами. Идет так уверенно, что всякий отпрыгивает с ее пути, словно это не человек, а ураган из огня и металла.
Фицрой тоже проводил ее долгим взглядом, зябко передернул плечами.
- Ненавижу таких женщин, - признался он тихо.
- Всего-то? - спросил я. - Ладно, готов?
Он похлопал ладонью по толстому крупу своего коня.
- Кони готовы, а я готов всегда.
- Тогда в путь, - сказал я и ощутил, что мой голос прозвучал достаточно сурово и как бы вполне мужественно. - И пусть весь мир трепещет!
Мы пустили коней в сторону дальних ворот из сада, он ответил несколько запоздало:
- Ты прав, боюсь тоже. Нет, в схватке справлюсь, мы для войны просто рождены, а она влезла не в свое дело… но вот как женщина… просто пугает. Я бы с такой ни за что!
- Почему?
Он отрезал:
- Если женщина берет в руки меч, она не женщина.
Я пробормотал:
- Резонно. Полностью согласен.
Словно извиняясь за резкость в адрес Гекары, он начал говорить, что она сама по себе почти хороша, если брать лицо и фигуру, но манеры отвратительные, ничего женского, и дело не только в том, что на коне по-мужски…
- А в чем?
Он подумал, ответил нехотя:
- У нее еще два кинжала, заметил? Такие украшения для женщины отвратительны.
- А если, - спросил я с интересом, - это не только украшения?
Он вздрогнул, посмотрел вытаращенными глазами.
- Что ты имеешь в виду?
- А вдруг еще и пользоваться умеет? Например, бросает в цель…
Он так отшатнулся, что чуть не свалился с коня.
- Что? Это же дико!… Даже я не умею!
- Но возможно, - ответил я. - Хоть и плохо умеет, но все же лучше крестьян. Те вообще в руках даже меча не держали.
Он ответил с отвращением:
- Такое вообще ни в какие ворота. Нет-нет, это чудовище. Женщины такими быть не должны.
- И не будут, - сказал я и уточнил: - Если мы сами будем справляться с трудностями.
Впереди ворота, стражи с безмерным удивлением выпустили нас, как говорится, на ночь глядя, а когда мы проехали через город к защитной стене, там часовые изумились еще больше: ночь впереди! И не просто ночь, а опасная ночь. Все звери обожают охотиться в такое опасное для людей время, а еще из тьмы иногда выходят и вообще невообразимые чудовища…
Я ответил невесело:
- Приказ королевы.
Они покивали с понимающим видом, это да, никуда не денешься, приказы надо выполнять, иначе из-за одного ленивого или трусливого все королевство может рухнуть.
По широкой дороге мы двигались ровно столько, сколько нас было видно со стены, а потом свернули в лес, там тоже дорога, более прямая, непроходимая для телег, но для всадников вполне.
Некоторое время двигались через лес молча. Я то и дело вспоминал эту диковатую Гекару, такую редкость в этом чисто мужском мире. Вообще-то женскую эмансипацию придумали не просто мужчины, а слабые мужчины, теперь это понятно даже самым упертым женщинам. Другие, что поумнее, женщины тоже могут быть умными, знали и раньше, хотя и подавали это себе и другим так, что женщины сами добились в трудной борьбе с властными и жестокими мужчинами-угнетателями.
Теперь уже понимают, что их эмансипация дело рук именно слабых мужчин, возжелавших переложить на их плечи хотя бы часть груза житейских трудностей, а когда удалось, возликовали и начали добавлять еще и еще, приговаривая, что это все в русле окончательной победы женской свободы, равноправия… да в жопу это равноправие: женщины - настоящая руководящая и направляющая сила! Нужно позволить им вообще все делать за нас, мужчин. А нам бы полежать на диване, так как мы слабые, нежные, легкоранимые, уязвимые, живем меньше, умираем чаще…
В этом мире, по которому стучат копыта наших коней, мужчины еще не додумались до такой иезуитской хитрости, сами тянут на себе все тяготы жизни, но каково мне! Я уже знаю, как освободить от отдыха и развлечений женщин, а нам, мужчинам, занять их места!
Может быть, пора уже начать? Или хотя бы развернуть тихую пропаганду?
Когда выехали из темного леса на достаточно широкую поляну с чистым звездным небом, мои плечи напряглись сами по себе, словно нужно выдержать его вес, когда обрушится на землю.
Глава 11
Луна висит огромная и тяжелая, если бы еще не такая красная, словно вся покрыта кипящей лавой из миллионов извергающихся вулканов… а может, и в самом деле вся в лаве? Хотя иногда кажется, что там все уже застыло, а поверхность просто накалена до багрового свечения из-за внутреннего жара.
Фицрой посмотрел на меня, на луну, снова на меня.
- Что-то стряслось?
- Да нет, - ответил я с трудом, в горле запершило, сказал хрипло: - Просто чувствую нечто…
- Что?
- Нечто, - повторил я и посмотрел на него значительно. - Я же ученик чародея, помнишь?
- Ну да, - согласился он. - Хоть и драчливый какой-то, будто и не чародей, но все-таки чародей, признаю. Уважаю даже.
- За что?
- Да драчливость, - сообщил он. - А за что еще можно уважать мужчин? Без драчливости мы ничто. Всяк должен доказывать, что он чего-то стоит. А как доказывать иначе?
