Я хотел напомнить, что она тоже пила, но решил не утруждать себя. Дженна достала из маленького кожаного рюкзачка косметичку, опустила солнцезащитный козырек с зеркальцем, принялась краситься. Закончив, приоткрыла боковое окно, закурила. Протянула пачку и мне, пожала плечами, когда я отказался, и забросила сигареты обратно в рюкзачок.
– Сейчас направо, – внезапно сказала она.
– Что, в школу?
– Ага.
– Да ты, наверное, шутишь.
– Все говорят, что я выгляжу старше, – похвасталась она.
– Старше кого?
– Что?
– Умоляю, скажи, что тебе есть восемнадцать.
– Хорошо. Мне есть восемнадцать, – ухмыльнулась Дженна.
– Правда?
– Может, и правда.
– А родители не хватились тебя вчера вечером?
Она отмела мое беспокойство беспечным взмахом руки.
– Я у друзей ночевала.
– Отчасти так оно и было.
– Вы же никому не скажете и я не скажу.
Я остановился у обочины подальше от автобусов: из них нескончаемыми вереницами тянулись школьники, которые, не успев выйти, тут же разбредались по школьному двору, мигом перемешивались в юной кутерьме. Никто, кажется, не обращал внимания на холод и не стремился внутрь. К чему торопиться взрослеть, если можно быть среди них, подумал я.
– Спасибо, что подвез, Бен, – Дженна наклонилась и посадила мне на щеку теплый поцелуй. – Ты лучше всех.
Она выскользнула из машины и зашагала к воротам школы. Я вдруг почувствовал себя папочкой – чудно́ – и наблюдал, как она грациозно взбежала по ступенькам, вошла во двор, обернувшись, в последний раз помахала мне рукой, и толпа поглотила ее.
Подъезжая к дому, я увидел, что репортеры уже заняли свой пост на обочине с камерами и микрофонами наизготовку. Их, кажется, было больше, чем вчера, все сгрудились за заграждениями. Несколько человек держали в руках фотоаппараты с телескопическими объективами. “Фрилансеры”, – рассудил я. Папарацци прибыли. Я проехал мимо с закрытыми окнами, свернул на подъездную аллею, надеясь – ради Чака, – что никто из них хорошенько не рассмотрел Дженну. Послышался стук мяча, я поднял голову и увидел на аллее Джереми. На газоне позади баскетбольного кольца сидел Тас и то вылизывал яростно передние лапы, то бдительно поглядывал на репортеров. В толстовке с капюшоном и ветровке Джереми, наверное, было неудобно бросать мяч. Я ступил на площадку, с дороги донеслись слабые щелчки фотоаппаратов. На что им, интересно бы знать, мои фотографии?
– Привет, – поздоровался Джереми.
– И тебе привет.
Он кинул мне мяч, я забросил двухочковый. Все мои несчастные мышцы застонали в знак протеста, но двигаться было приятно.
– Все прогуливаешь?
– Вроде того.
Джереми принял от меня пас, тоже забросил двухочковый, мяч лениво прокатился по краю кольца и упал в сетку.
– Вы правда это сделали? – спросил Джереми.
– Сделали что?
– Похитили Джека Шоу. Так сказали по телевизору.
– Я похож на похитителя? – спросил я, переставая стучать мячом.
– Нет.
– Джек мой друг.
– Тогда почему они здесь? – Джереми указал на журналистов, которые от нечего делать фотографировали нас.
– Послушай, – я взял его за плечи, повернул спиной к объективам. – Если бы твой друг был в беде, сделал бы ты все возможное, чтобы ему помочь?
– Вы хотите сказать, если бы он принимал наркотики?
– Ну да. Если бы принимал наркотики.
Джереми задумался.
– Наверное, да. Но я бы не стал его похищать.
– Ну а если бы, – я сел на землю, – ты знал, что ему можно помочь, но он так увяз, что никому не позволяет себе помочь? Так увяз, что может умереть раньше, чем кто-нибудь ему поможет?
– Правда так увяз?
– Правда. И мы пришли в отчаяние: а если наш друг умрет?
Ведь Джек, возможно, кумир Джереми, вдруг подумалось мне, и я понадеялся, что не лишаю его кумира. Парень и так испытал достаточно разочарований в последнее время.
– То есть вы привезли его сюда, чтобы помочь? – уточнил Джереми. – Спасти от наркотиков?
– Именно. Но им об этом не рассказывай, – предупредил я, указывая на репортеров.
– Где же он сейчас?
– А вот это, – я поднялся на ноги, – большой вопрос.
– Вы правда не знаете? – изумился Джереми.
– Он сбежал, – признался я.
– И после этого нашли его бумажник?
– Ага.
Джереми взял мяч, задумчиво подбросил в воздух.
– Думаете, он умер?
– Надеюсь, нет, но мы очень за него беспокоимся.
Пауза.
– Сегодня Хэллоуин, – сказал наконец Джереми.
– В самом деле?
Удивительно, как я об этом позабыл.
– Наверное, я не смогу поиграть в “Сладость или гадость”, – вздохнул Джереми.
– Маска, – припомнил я. – Ты ее так и не нашел?
– Не-а. К тому же мама меня одного не отпустит, а сестра идти не хочет.
– Заходи, с нами потусуешься. Он посмотрел на меня.
– А вы будете переодеваться?
– Не знаю. Как-то об этом не думал.
– Хэллоуин же, – вразумил меня Джереми. – Обязательно нужно переодеваться.
– Такой закон, да?
– Да.
– Ну что ж, приходи ужинать, а там посмотрим.
– Нужно отпроситься у мамы.
– Ладно.
На дороге загромыхало, мы увидели подъехавший к дому белый школьный автобус. Двери открылись, на обочину, где разместились журналисты, повалили подростки. В основном девчонки в куртках и джинсах, но я заметил в толпе и несколько мальчишек. Подбежал помощник шерифа Дэн, в отчаянии замахал руками, но почти никто из ребят, кажется, не обратил на него внимания. Последние покинувшие автобус школьники вынесли листы плотной белой бумаги, раздали товарищам. Представители прессы вцепились в камеры, принялись снимать и интервьюировать подростков, которые только рады были стараться. Мы с Джереми разобрали надписи на плакатах: “Верните Джека Шоу”, “Мы молимся за тебя, Джек” и просто “Где Джек?”. В общей сложности я насчитал человек тридцать ребят.
– Что они делают? – недоумевал Джереми.
– Похоже на пикет, – сказал я.
Помощник Дэн уже метнулся обратно к патрульному автомобилю и возбужденно тараторил по рации.
Журналисты, благодарные, что нашлось и им дело, вились вокруг детей в надежде заполучить побольше лиц и реплик для будущего эфира.
