Господи, да что с ней такое? У нее на поясе сосуд с душой Зири, а она думает о… о чем?
Она потрясла головой, приходя в себя. Акива на другой стороне пещеры нахмурился. Кэроу беспомощно посмотрела на него, коснулась фляжки, и он понял. Посмотрел на Лираз, которая, застыв, наблюдала их немой диалог.
Они вместе вышли тем самым коридором, которым собиралась уйти Кэроу, но пошли совсем в другое место. И с другой целью.
– Это недолго, – сказала Кэроу.
– Я помогу, – отозвался Акива, и она кивнула.
Кэроу приготовилась задолго до того, как, глядя на труп Волка, Зири полоснул себя по горлу ножом. Когда отряд вернулся без него, она собрала все, что требовалось для воскрешения, все компоненты, чтобы воссоздать тело кирина как можно в более совершенном виде. Зубы человека и антилопы, полые кости летучей мыши, железо и нефрит. Даже алмазы, по одному скопленные именно для него. Все хранилось в маленьком бархатном вышитом мешочке – там же, где все ее рабочие инструменты, в глубине пещеры вместе с кадильницами и ладаном.
Набор для Зири.
Ну, кроме самого главного ингредиента. Он сейчас находился в солдатской фляжке Лираз. Что касается тела, Кэроу хотелось, чтобы оно как можно точнее воспроизводило истинное тело кирина. Тут ей в голову пришла мысль.
– Погоди.
Она пересекла зал и подошла к тому месту, где в одиночестве стояла Лираз. Та начала:
– Совсем не обязательно все бросать и прямо сейчас…
Кэроу перебила:
– Где кусочек рога, который я тебе отдала?
Лираз заколебалась, словно не желая его возвращать, и Кэроу горячо понадеялась, что чувства Лираз взаимны, – не только ради нее, но и ради Зири, чье одиночество было даже глубже, чем некогда ее собственное. У нее, по крайней мере, был Бримстоун, память о семье и племени. А что было у Зири?
Пусть сбудется, пожалуйста! Она спросила:
– Пойдешь?
Лираз только затрясла головой. Кэроу оставила ее здесь, среди солдат, и вышла.
77
Мы не представлены
Лираз не могла больше оставаться в большом зале. Слишком на виду у всех, как голая. Она ушла на площадку перед входом в пещеру. Кто-то из бескрылых химер стоял здесь в карауле, и она сменила его и присела на уступ.
Вход в пещеру собирал, как линза, все лучи заходящего солнца. Багровый диск опускался за дальние пики, и горизонт заливало расплавленное золото. Все вокруг было пронизано оранжевым светом, и Лираз тоже купалась в его волнах.
А затем свет побледнел и выцвел, золотое перешло в серое; миг – и ярко-голубое небо стало черным, на нем замерцали звезды.
Сзади раздались шаги, но Лираз не хватило смелости обернуться.
Медленные шаги. Перестук копыт. Копыта. Это Зири? Тело скрутила тревога, накрепко вбитый рефлекс, и она никак не могла его побороть: копыта – химера – враг. Что это с ней такое происходит? Ведь если кто-то спас твою жизнь, это не значит, что надо немедленно в него влюбляться?
Любовь? О, божественные звезды! Первый раз она рискнула произнести это слово, связать его с собой – и то лишь в формуле отрицания. Ее терзал страх, протест, желание спастись бегством.
Немая внутренняя борьба. Она же ничего не делала! Никак не поощряла ухаживания, не давала обещаний. Ни до того, как он умер в теле Белого Волка, ни раньше. Между ними никогда не было ничего, о чем можно было бы сожалеть или от чего спасаться. Нет причины для бегства! Он – только боевой товарищ, только…
– Мы не представлены.
Сердце Лираз пропустило удар. Она привыкла к тембру Волка, хоть он никогда ей не нравился. Даже когда Зири говорил с ней от своего имени – только однажды, в той мягкой странной воде купальни, – голос звучал шершаво, почти на грани рыка. Клыки. Когти. Скрытая жестокость.
Этот, новый голос… Звучный, как воздушные флейты киринов, полный оттенков, выразительный.
Она знала, какова ее роль в этом диалоге. Собрав силы, морщась оттого, что в горле стоит комок, Лираз произнесла:
– Это и не требуется.
Две мелодии слились, меняя текст пьесы. Пауза. Он ждал. Откуда она знает, что он ждет? Знает, и все. Он ждал, когда она развернется к нему лицом, и она больше не могла терпеть.
Поворот. Зири из племени Кирин стоял напротив нее, и у Лираз перехватило дыхание.
Высокий. Хотя она и так это знала, видела, что солдаты Доминиона по сравнению с ним казались недоростками. Но тогда до них было далеко. Лираз вскинула голову, впитывая сразу весь образ, до самого кончика рогов. Длинные, с ладонь, гладкие, прямые, черные, блестящие. И как будто целые, ни трещины, ни царапины. Где же тогда тот обломок, который совсем недавно она сжимала в руке?
И сам Зири – худой, жилистый, не такой мощный, как Акива и большинство Незаконнорожденных, что, впрочем, только подчеркивало его рост, да и плечи никак нельзя было назвать узкими. За спиной сложены крылья. Темные. Интересно, сколько в размахе? Он был одет в белое, и это казалось неправильным. Зири, должно быть, увидел, как она нахмурилась, покосился на рубашку и сказал:
– Это Волка. У меня здесь нет ничего… собственного. Кроме… – он улыбнулся и двумя руками показал на себя, – вот этого.
Улыбка. Зири улыбнулся, и Лираз наконец увидела его целиком.
Не его копыта, не рога, которые уже изучила до мельчайших подробностей. Самого Зири. Такого, как надо, такого, что пульс приходил в неистовство. Красота кирина – от диких, вольных зверей. Острые рога, острые копыта, острый силуэт крыльев. Игра света и тени. И если Лираз была созданием солнца, то он – несомненно – созданием луны. Глубокий сумрак, подчеркивающий ее собственное сияние.
Однако главным было не это. Его улыбка, взгляд, его ожидание – а он по-прежнему ждал, – сейчас она увидела именно их. И поняла. Сила, грация, одиночество.
И надежда.
И робость.
Зири по-прежнему не шевелился, давая ей возможность понять и решить. Он боялся, что Лираз увидит в нем всего лишь тварь, чудовище, – и как же ей успокоить его, если пять секунд назад она и сама не знала, что думать? Ее пронзил стыд. Как объяснить ему, что молчание вызвано не отвращением, а восторгом?
Она попробовала:
– Я. Ты. Это…
Все. Слова кончились. У нее не выходит! Всю жизнь она глушила в себе чувства, и сейчас, когда понадобились слова, чтобы выразить рвущийся из глубин сердца жар, – их не было. Он подумает, что Лираз испытывает к нему отвращение, – ведь она ведет себя так нелепо, застывшая, как деревяшка, и немая, как сталагмиты, чтоб им! Ну, давай, велела она себе.
И… кивнула.
О, звезды! Давай, дубина! Ну, чем-то же ты отличаешься от деревяшки?
