– Не сказала бы, что сильна в этой игре, – выдавила она.
– Я намекну, – сказала Тен.
Намеком было одно слово, и оно заставило химеру рычать от ненависти. Название места.
– Шаббат.
Слово будто распахнуло память Лираз; кровь вскипела. Шаббат.
Это было давно, но она не забыла ни деревушку, ни то, что произошло в ее окрестностях. Она упрятала эти воспоминания в самые глубокие недра памяти, упрятала от самой себя. Они ранили, и она засунула их как можно глубже. Словно письмо, приносящее боль. Впрочем, письмо еще можно было бы сжечь.
Воспоминания сжечь не получится.
Воспоминания о том, как когда-то давно она поступила с умирающим врагом; о том, как после этого на нее смотрели братья. Смотрели еще долгое время спустя.
Она услышала свой охрипший голос.
– Это была ты?
Она не собиралась разговаривать, это было бы проявлением слабости. Но защита рухнула. И… Шаббат. Если немыслимое множество химер, убитых Лираз в течение жизни, сливались в пятно – эта была исключением. Простое слово, Шаббат, разбудило память.
И все-таки что-то не сходилось.
Лираз потрясла головой, проясняя разум.
– Это не ты. Тот солдат был…
…не волчицей, а лисой, – собиралась она сказать.
Но Тен перебила:
– Тем солдатом была я. Это моя первая смерть, понимаешь? Ты осквернила мою истинную плоть, хотя это, конечно, просто сосуд. Мы в более выгодном положении в этой твоей игре, ангел. Ты не можешь угадать по виду. У тебя нет ни шанса.
– Не могу, – согласилась Лираз.
В голове кружился калейдоскоп цветных стеклышек – кружился, кружился…
– Новая игра, – насмешливо объявила Тен. – Если выиграешь, сохранишь руки. Все, что требуется, – сказать мне, чью смерть означает каждая твоя метка.
И Лираз представила, как она рассказывает Азаилу, что нашла разгадку повторяющегося сновидения.
Как отрубить обе свои руки?
Легко. Отдать топор химере.
Ведь шансов победить в игре у нее нет.
Тен посмотрела на огромного монстра с секирой и поманила его к себе. Сказала Дракандам:
– Задерите ей рукава.
Они повиновались и свирепо уставились на ее руки. Полуволчицу передернуло. А дальше провал памяти – «глаза дьявола», прижатые к обнаженным кистям, все накрывает лавина дурноты, боль, слабость… Четыре хамсы на ее плоти. Почти милосердие. Скоро все закончится, ни один серафим такого долго не вынесет. Она же сама стремилась к смерти, и получить такую смерть – не так уж плохо. Очищение.
Все же не милосердие. Должно быть, Тен приказала Дракандам не давать ей терять сознание, поскольку лавина схлынула и Лираз обнаружила, что смотрит прямо на отпечаток ладони, который она прожгла на груди полуволчицы. Обожженная кожа покрылась волдырями и сочилась какой-то дрянью, обугленные ткани отпали, оставив открытое кровоточащее месиво. Омерзительно.
– Продолжим.
В голосе Тен звучало неприкрытое злорадство.
– Я сделаю тебе поблажку. Начнем с конца и пойдем в обратную сторону. Конечно, ты помнишь последние события.
– Я не хочу играть в твою игру.
Ответ Лираз звучал жалко. Что-то внутри нее поломалось. Сердце сжималось, как детский беспомощный кулачок. Первый раз в жизни она мечтала, чтобы ее спасли.
– Мне плевать, чего ты хочешь и не хочешь. И ставка меняется. Если ты выиграешь, я прикажу Рарку рубить с одного удара. Если проиграешь…
Она обнажила и спрятала желтые длинные клыки в гримасе, которая не оставляла сомнений в ее намерениях.
– Если проиграешь… Не с одного. Это же веселее?
Она схватила руки Лираз и распрямила их.
– Начнем с меня. Какой знак, ангелочек? Который мой?
– Ни один, – задыхаясь, прошептала Лираз.
– Врешь!
Но это была правда. Если бы убийство в Шаббате оставило после себя татуировку, то она оказалась бы на пальцах – ведь это произошло так давно. В конце того дня Азаил достал татуировочный набор, взвесил на руке. Посмотрел на нее; слишком долгий и слишком невыразительный взгляд для Аза. Будто сделанное ею в тот день изменило не только ее, но и его тоже. А затем убрал набор обратно в ранец и отвернулся.
Лираз слышала фразу: есть только одно чувство, которое при воспоминании не тускнеет, сохраняет полную силу и яркость. Единственное, над которым не властно время. Сколько бы лет ни прошло, оно приходит из прошлого, как если бы ты проживал его заново. И это чувство не любовь – да и не сказать, что в любви у нее такой большой опыт, – не ненависть, не гнев, не счастье, не даже горе. Воспоминания о них – всегда только эхо истинного чувства.
Стыд. Именно над ним не властно время. Лираз только сейчас поняла, что в основе всех ее поступков лежал стыд и что ее душа – зараженная почва, в которой не способно расцвести ничто доброе.
Я не могу представить, что ты попросишь прощения, сказала Тен.
Она права. Была права. А сейчас? Лираз попросила бы прощения за Шаббат. Если бы голос ей подчинялся. Если бы она могла заговорить. Изнутри рвался звук. Смех? Если бы она сама была способна в такое поверить, то сказала бы, что рыдает.
А по правде, и то и другое. Она мечтала лишиться рук, с одного удара или нет, и оттого смеялась. Страшно. Жестоко. Смешно!
Как ни дико это звучало, мечта становилась явью.
30
Ближе и ближе
Сначала было пусто.
Потом ощущение поменялось, хотя Акива по-прежнему никого не видел. Он просто знал, что больше не один.
Затем скрипнула, закрываясь, дверь; дунул ветерок, выдавая движение. Миг – и вот Кэроу уже стоит перед ним, как воплощение желаний.
Не надейся, предостерег он себя. Ты не знаешь, зачем она пришла. Но даже просто быть рядом… Его кожа, его пальцы – они помнили… Шелк, биение крови, трепет… руки обретали собственную волю. Он сцепил их за спиной в замок.
Она так смотрела на него в пещере…
– Привет.
Потупившийся взор, на щеках – густой румянец.
Она покраснела. А если она покраснела… Божественные звезды, как же она прекрасна!
– Привет, – ответил он тихим хриплым голосом.
Надежда снова взяла верх. Скажи еще раз, умолял Акива. Если она повторит, то, может быть, вспомнит храм Эллаи: как они сняли маски и первый раз со времени битвы при Булфинче увидели лица друг друга.
Привет, сказали они тогда, и это прозвучало как заклинание. Привет – как клятва. Привет – дыхание к дыханию.
