— За пастора? — доктор подняла свою ироническую бровь. — Не хочу. И, кроме того, старому мистеру Фрейшнер только семьдесят, он состоятельный человек и все еще вдовец.
— Не говоря уже про молодого.
— Очень милый юноша.
— Я и говорю: от вас всего можно ожидать.
— Ваша галантность, мистер Саммерс, всегда производила на меня глубочайшее…
— Послушайте, — спросил он вдруг, — а правда: вы, случайно, не были замужем?
— Я…
Глава девятая, в которой, наконец, раскрываются некоторые секреты доктора Бэнкс
— Нет, замужем я не была.
Доктор Бэнкс особенно отчетливо проговорила это «замужем».
— Я совсем не такая, как вы думаете. Не обольщайтесь на мой счет.
Тишина длилась долго.
— Послушайте, — медленно начал Саммерс, — могу ли я проявить бестактность?
— Как, опять? — доктор Бэнкс смотрела на цветной абажур лампы.
Потом произнесла:
— Тетя… она очень надеялась, что я буду счастлива в браке. Всячески уговаривала не повторять ее ошибок.
— А сама тетя?
— Две разорванные помолвки и одна расстроившаяся свадьба. Скандал и позор.
— Почему позор-то?
— Бабушка с дедушкой забыли спросить тетиного согласия на брак, ее возражений никто особенно не слушал, и тогда она сказала в церкви «нет».
— Ай да тетя!
— Говорила, не тот характер, — продолжала доктор. — Она не была особенно против того, чтобы выйти замуж, но увлечение медициной сделало ее неудачной партией. К двадцати семи годам она слыла такой эксцентричной особой, что, когда окончила Медицинскую Академию в Энн-Арбор, получила свободу, маленький дом — вот этот, и, наконец, лицензию на практику. Она была первой практикующей женщиной-врачом в округе, да и, кажется, во всем штате. Родные были счастливы от нее избавиться.
— А ваши родители?
Доктор пожала плечами.
— Эпидемия оспы. Мне было восемь лет. Собственно, тетя Энн мне не родная тетя, она — кузина моей матери.
— А вот интересно, ваше имя… «К.В.» — а дальше? Я, оказывается, никогда его не слышал. Только видел на ваших рецептах.
— Кларенс-Вирджиния Бэнкс.
— Кларенс? — изумился коммерсант. — Вы в этом уверены?
— Отец мечтал о сыне.
— Доктор Бэнкс, — коммерсант замялся, — а чье это имя — Кларенс?
— Моего дяди. Отец был очень привязан к брату и твердо решил дать ребенку его имя. Тетя рассказывала, что когда он узнал, что родилась я, заперся у себя и весь день не хотел никого видеть. Потом, правда, его уговорили взять меня на руки и уже никак не могли забрать. Папа всегда занимался мной сам.
— А кем он был, ваш отец?
— Преподавал математику в университете Энн-Арбор.
Тут доктор Бэнкс остановилась.
— Послушайте, а что же ваша семья? Вы всегда говорили, что у вас никого нет.
Коммерсант рассматривал гравюры над камином.
— Не то, чтобы нет, — сказал он без особенной охоты. — Мне там не обрадуются. А так, скорее всего, «Похоронный дом Саммерса» к вашим услугам.
— Что? — не поверила доктор Бэнкс. — Ваш отец гробовщик? Опять шутите? Ну конечно, шутите!
— Это еще не все. Мой папаша — пресвитер баптистов. А похоронная контора у него — что-то вроде хобби. Он называл это «скорбный труд искупающий».
— Господи, вы еще и сын священника!
Доктор смеялась до слез.
— А что, непохож? — поинтересовался коммерсант. — Сам лично строгал гробы, прибирал покойничков и правил катафалком.
— Невероятно. Не могу представить, чтобы такой…
— Кто?
— Хулиган. Думаю, что в детстве вы были хулиганом.
— От примерной девочки слышу.
Доктор поставила рюмку.
— Ха! Вы меня не знаете! Ни один человек в городе до сих пор не имеет даже тени подозрения, что я и есть тот засранец, который двадцать лет назад написал на дверях мистера Сайденберга «Убийца» и прислал ему анонимное письмо с угрозой снять скальп. Я даже скальпель приготовила.
— Ого. За что вы его так?
— Он утопил щенков. У меня не получилось их спасти — слишком поздно. Что, не ждали? Ну, тогда и это не все. С мистером Х.Х. Харви, который всегда так вежливо здоровается, и говорит обо мне за спиной гадости, мы учились в одном классе. Он тоже не знает, что выстрел в его физиономию жеваной газетой из трубочки, когда он отвечал у доски — дело моих рук. А еще у меня была рогатка и секретный штаб на чердаке вашего дома.
— В кого же вы стреляли из своей рогатки, доктор?
Кларенс-Вирджиния Бэнкс молчала.
— Ну? — потребовал коммерсант.
— Дайте слово, что об этом никто не узнает.
— Слово чести самого пропащего парня в Берлингтоне.
Доктор двинула локтем, поймала рюмку на лету и теперь неловко разглядывала остатки содержимого.
— Мистер Саммерс, помните: вы обещали.
— Вы интриганка! — коммерсант долил ей еще. — Мало мне ваших собак, так вы…
— Я еще хуже, чем вы думаете. Я…
Она вдруг умолкла, поправила волосы и ворот халата. Села как следует.
— Доктор Бэнкс!
— Я стреляла мальчишкам в шею сапожными гвоздиками, — голос доктора звучал не очень громко. — Такие, знаете, самые маленькие.
— Да, — медленно произнес коммерсант, — знаю. И что же, вас ни разу не сцапали?
Она гордо покачала головой.
— Ну, доктор, — не без смятения отозвался ее собеседник, — да на вас, оказывается, клейма негде ставить!
— Вы на себя посмотрите. Скажите еще, что не подглядывали за девочками в уборной!
— Ну, как вам сказать…
— А что это вы умолкли?
— Ну, было, — согласился он. — Я бы посмотрел на кого-нибудь, кто этого не делал.
— Не оправдывайтесь.
— Еще чего. И не подумаю даже. Меня… э-э-э… ну, в общем, отдирали от Альфа и Генри Лароз, и так и не добились, из-за чего вышла драка.
— А из-за чего она вышла?
Молчание, повисшее едва ли не на минуту и рубиновые в свете лампы уши коммерсанта были более, чем выразительны.
— А… — решилась все-таки доктор, — …она что же?
Коммерсант покачал головой.
— Ничего. Ей-то на что посмешище? Вы же, я думаю, представляете, что было, когда директор лично вырвал у меня из рук Генри с расквашенной физиономией.
