— Тетя Элизабет, вы опять!
— Да, опять! Ты в гроб меня загнать хочешь, и мне это, между прочим, известно!
Миссис Кеннел вынула платок.
— Боже мой, втянул меня в эту историю, а сам даже стрелять не умеет!
— А это вы напрасно, — обиделся Ральф. — Я тренировался. И очень долго. Вы, тетя, вообще никогда не замечаете, если я что-то делаю хорошо. Сейчас покажу.
Увидев револьвер, миссис Кеннел замахала руками.
— Спрячь, умоляю тебя, эту штуку! У меня мигрень от твоих фокусов. Не хватало только, чтобы что-нибудь случилось!
Она повернулась к гостям.
— Вы знаете, с моим племянником может случиться все, что угодно!
— Тетя! — возмутился молодой человек. — Вы, как всегда, преувеличиваете!
— А ты, как всегда, неосторожен!
Ральф покачал головой.
— Ну, раз так…
Не договорив, он поднялся из-за стола.
— Ральф, нет!
— Тетушка, ничего не случится!
— Не смей палить с балкона, я кому сказала!
Миссис Кеннел вскочила со стула, но было поздно. Дверь на балкон была распахнута. Ральф, увернувшись от тетки, кинулся туда, подбрасывая на ходу пятицентовик.
— Не смей палить, остолоп! — закричала старая дама.
Грянул выстрел.
Миссис Кеннел, вскрикнув, схватилась за сердце. Монета звякнула о цветочный горшок. Остальная компания замерла в предвкушении.
Ральф вернулся через короткое время и молча положил монету на стол. С краю ее находилась свежая отметина от пули.
— Ну-ка, ну-ка, — произнес Вандерер и тоже извлек револьвер, собираясь идти на балкон.
Все засобирались за ним.
— Мазила! — прошипела тетя Элизабет и, придерживая юбки, прошествовала мимо племянника.
С террасы ресторана звякнуло. Ральф Кеннел поправил галстук. В кармане Вандерера не лежало заранее приготовленной монеты.
— Так вот, собственно, — Вандерер принял от запыленного курьера очередную телеграфную ленту, даже не взглянув на Билла, бросившегося из номера, чтобы подобрать монету, — я хотел сказать вам следующее. Что, если вам начать ваши поиски с Саккары? Моя дочь… — он опять вцепился в ленту и опять едва не забыл, что начал говорить. — Что бишь я собирался сделать… Так вот, Кейн, если бы мы тем или иным образом объединили… хм-м… объединили наши экспедиции, это было бы… черт возьми… да, я был бы рад.
Воцарилась тишина. Профессор Кейн замялся.
— Мы тоже, — с нажимом сказала миссис Кеннел.
Билл принес монету. В самом ее центре белела отметина от пули.
— Так вы поедете с нами в Саккару? — спросил Вандерер.
Часть третья. Эдна Вандерер
Глава восемнадцатая. Мяу
— Мяу, — напевал Саммерс себе под нос, входя в номер с ведром воды для черепах и наливая ее в корыто. — Мяу, мяу.
Тут он выдал такое «мя-а-а-а-а-а-а-ау-мя-а-а-а-а-мя-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а», что сам порадовался.
Фокс, то, есть, конечно, тетушка Элизабет, которая сидела в пенсне на диване и читала, бормоча что-то, журнал, подскочила.
— Ральф! Ты опять?
— А знаете, тетушка, вы правы, — коммерсант выпрямился. — Кошки все-таки будут нам полезны.
Блинвилль, штат Мичиган, Соединенные Штаты Америки
«Дорогой компаньон! Пользуюсь последней возможностью сообщить о себе прежде, чем отправиться в Саккару, где стану вести записки, из которых, как я уповаю, тебе станет ясно, чем я там занимаюсь.
Известно ли вам, сэр, что я теперь — начинающий натуралист, ассистент одного известного профессора? Старикан, кстати, член Гамбургского Зоологического общества. Путешествую в компании его и моей дражайшей тетушки…»
— Какой еще… — пробормотал себе под нос Маллоу, но тут же увидел:
«…Тетушка передает тебе привет и говорит, что, как ни печально, не смогла найти никаких объяснений, почему Нейпир так и не запатентовал свой аппарат».
На этих словах у М.Р. отвисла челюсть.
— Нейпир? — спросила доктор Бэнкс, которая заглянула к мисс Дэрроу и осталась пить кофе.
— Нейпир, — медленно проговорил Дюк и жадно впился в письмо:
«…Но есть еще одно обстоятельство, которое делает экспедицию чертовски интересной. Обстоятельство зовут мисс Эдна Вандерер и тетушка возлагает на мои ухаживания большие…»
На этом месте Маллоу показалось, что повисла странная тишина. Он бросил взгляд на доктора, решил, что показалось и стал читать дальше.
«…большие надежды. Вообрази картину: Профессор-зоолог, его бестолковый ассистент-зверолов и чокнутая тетка. Тетка не дает мне ни минуты покоя, все пилит и пилит. Говорит, что я швыряю на ветер ее деньги, обзывает бездельником и все время компрометирует перед мисс Вандерер, самим Вандерером и неким Зассом, его адвокатом».
Доктор Бэнкс ничего не сказала по этому поводу, и М.Р. продолжил:
«…К чести профессора и мисс Вандерер нужно сказать, что они защищают меня как только могут. Вдобавок, здесь нестерпимо жарко. Ей-богу, тетушка героиня. Чертовская нужна выносливость, чтобы управляться с корсетом, папильотками и всем прочим в этом аду. Мне каждое утро не по себе, а ей хоть бы хны: «Сourage, mon cher, courage!»
Что еще? Во рту все время кисло и горько от хинина, который добавляют чуть ли даже не в кофе. Эти два старых маньяка, Вандерер и Засс, говорят, что иначе мы все свалимся либо с малярией, либо с желтой лихорадкой, либо, на худой конец, с холерой. Подозреваю, что они думают о проклятии фараонов. Зимой протянул ноги Карнарвон, все газеты раззвонили, что из экспедиции Картера умерло уже четверо, а я до сих пор не слышал, чтобы об этом хоть раз упомянули у Вандерера. Значит, боятся.
Все, сэр. Прилетел ангел по мою душу. Ангел довольно властный и как раз сейчас требует сопроводить себя на вечернюю, как говорит тетка, promenade.
Завтра отправляемся в Саккару.
До встречи,
Джейк.
Каир
7 декабря 1924 года».
Доктор Бэнкс встала.
— Мне пора, мистер Маллоу.
Глава девятнадцатая. О пользе покровительственной окраски
8 декабря, 9 часов утра. Саккара
