Фэн Тун-по вздохнул. Ладно, была не была…
Когда китаец бегом пересёк расстояние, отделявшее его от Джебе и склонился в поклоне, монгольский полководец довольно усмехнулся.
— Ну вот, другое дело. Теперь я могу видеть твои хитрые глаза, Фэн Тун-по.
— Мне незачем хитрить, о прославленный, — китайский мастер стрался держаться твёрдо. — Это действительно необычайно прочная стена. Там, внутри этих бревенчатых стен промороженный мокрый песок, и покуда он не растает…
— То есть стену проломить ты не можешь? — прищурился Джебе.
— Могу, прославленный! — с жаром заверил мастер. — Но мне понадобится ещё…
— Достаточно, остальное скажешь, когда я отъеду. Бату-хан даёт тебе ещё три дня, — прервал китайца Джебе. — Потом можешь распечатать вот это, — он кинул китайцу шёлковый кошелёк с чем-то мягким. — Мне некогда слушать твои оправдания, Фэн Тун-по. Работай!
Когда монголы уже отъехали, китаец осторожно развязал горловину кошелька, и вынул оттуда длинный шёлковый шнурок. Понятно…
Фэн Тун-по ещё раз взглянул на стены Козельска. Разумеется, за три дня ему не справиться. Ну что ж — в побег?
Китаец мёртво рассмеялся. Если бы они были в Китае, это могло получиться. Но не тут, в Урусии. Ладно…
Обратно он возвращался не спеша, ровным широким шагом человека, скинувшего наконец со своих плеч непосильный груз.
— Мастер Тун! Мастер, тут уже стреляют!
Фэн Тун-по вышел вперёд и остановился, широко расставив ноги, вдыхая воздух полной грудью. Весна… Там, на родине, уже вовсю цветут мандарины, а тут, в этой ледяной стране, ещё не стаял снег…
Железная стрела, выпущенная из самострела, вошла Фэн Тун-по точно в сердце, и у него в последний миг мелькнуло странное чувство — благодарность, что ли, к меткому урусскому стрелку…
— Ну здравствуй, Мария.
Князь Ярослав смотрел как будто даже виновато. Мария слабо улыбнулась ему. Общая беда стёрла некоторую отчуждённость, существовавшую между Ярославом Всеволодовичем и четой князей Ростовских.
— Постарел ты, Ярослав Всеволодович. Вон, вся голова как лунь седа…
— Да не с чего молодеть тут.
— Как княгиня Феодосия здрава?
— Плачет всё. По Ярику убивается. Днём держится вроде, а как ночь, вся подушка сырая. Лежит на спине, а слёзы дорожками из глаз. Тихонько так лежит, меня потревожить боится, глупая…
Помолчали. Да, и это тоже. Не только брата потерял князь Ярослав — сын погиб в сожжённой дотла Твери.
— Что думаешь дальше делать? — спросил Ярослав.
— Дальше? — переспросила Мария. — Хлеба нет в городе. Лошадей, коров угнали поганые. Сено, и то выгребли всё. По деревням тоже хоть шаром покати… Так что про «дальше» потом думать будем. Сейчас должно отвратить народ от голодной смерти.
Теперь Ярослав смотрел на Марию с уважением. Да, это настоящая правительница. Не слёзы льёт беспрестанно, о деле думает. В этом и заключается правитель — как бы ни было тяжко на душе, дело нужно делать…
— Раз уж зашло о том… Не продашь ли коней хоть сотню, Ярослав Всеволодович? Весна на носу, а пахать не на чем.
— Ну откуда? — усмехнулся Ярослав. — Наши земли почище ростовских опустошены.
Мария понимающе кивнула.
— Прямо и не знаю, что делать. В Белоозеро наше посылала, так там коней своим еле впору… Ну, сто двадцать голов набрали-наторговали…
— Ты вот что. — подумав, заговорил князь Ярослав. — Земли князя Михаила целы покуда. И кони там не в пример дешевле, потому как степь рядом…
— Так-то оно так, да вот беда — как перегнать табуны. — поморщилась Мария. — Отобьют, без войска никак…
— Да неужто отец твой охрану не даст? — прищурился Ярослав.
— Гм… — Мария задумалась. — А ведь правда твоя, Ярослав Всеволодович. Завтра же к отцу гонцов отряжу…
— Завтра не стоит. Скажу тебе, Мария — под Козельском до сих пор полчища Батыевы стоят. Осадили город намертво.
— И как давно стоят?
— Да уже почитай третью неделю.
— Да неужто? — непритворно изумилась Мария. — Козельск, он же меньше Углича, меньше Твери даже…
— А вот не по зубам Батыге, и всё тут! — злорадно улыбнулся князь.
— … Значит, так, Ли Сяо Лун. Даю тебе звание мастера, хотя ты ничем не проявил себя. Кроме того, если ты развалишь стену этого проклятого города, получишь сто золотых монет. И ещё держи вот этот шнурок с тремя узлами. Начиная с завтрашнего утра ты будешь развязывать по одному узлу. Когда развязывать станет нечего, ты повесишься на этом шнурке на любой из своих машин, на выбор. Всё, работай!
Голос Бату-хана дрожал от бешенства. Ещё бы! Крохотный городок, не идущий ни в какое сравнение с Владимиром и даже Рязанью, оказался неприступен для огромной орды. Ледяная броня крутого склона делала бесполезными и смешными всякие попытки штурма, промороженная насыпка стен успешно противостояла китайским стенобитным машинам. Даже зажечь город никак не удавалось. Джебе, умевший золотом и нагайками добыть всё, что угодно, на сей раз с громадным трудом и опозданием достал селитру и горючее земляное масло для зажигательных горшков. И тут выяснилось, что торсионы машин, изготовленные из волос урусских девок, потеряли свою упругую силу — должно быть, весенняя сырость сгубила их. Пытаться же изготовить новые нечего было и думать — проще сразу удавить всех китайцев одной тетивой. Да, жаль Елю Цая, очень жаль…
Кони месили копытами тяжёлый, посеревший от сырости снег. Бату-хан ехал, то и дело поглядывая на возвышавшиеся на холме стены наглого городишки, будто насмехавшегося над ним, Повелителем Вселенной.
— Ты зря злишься, мой Бату, — Сыбудай, как обычно, оставался невозмутим. — Разумеется, ты удавишь этого китайца. Потом другого и третьего. Но это не выход.
— А где выход? — Бату нервно дёрнул щекой. — Мои воины питаются палой кониной, кони же их шатаются ветром. Сушёной травы и зерна нет нигде в округе, от мокрой гниющей травы, выкопанной из-под снега, кони мрут как мухи!
Да, Бату-хан уже много раз пожалел, что не проехал тогда мимо этого городишки, не повернув головы. Но теперь было поздно. Отступить теперь было равнозначно признанию собственного бессилия.
— Я успокою тебя, мой дорогой Бату. Видишь это? — Сыбудай указал на чёрную проплешину, показавшуюся из-под снега. — Через неделю снег сойдёт, а ещё через неделю солнце растопит и ледовый панцирь, не дающий твоим воинам взобраться на холм. И промороженная земля, которой набиты стены этого урусского города, тоже начнёт таять. Вот тогда стенобитные машины китайцев легко справятся с ней.
— Это ещё ждать две недели?! — возмутился молодой монгол. — Или даже три?!
— У тебя есть два пути. Либо отступить, либо подождать, — Сыбудай остро блеснул глазами. — Время обычно любит терпеливых, мой Бату.