Акинф деликатно ухмыльнулся, но промолчал. Но не князь Михаил.
— Видел бы тебя Менгу-хан, задрожал бы и сбёг без оглядки. Как ещё кольчугу задом наперёд не одел впопыхах. Солому-то из башки убери!
Княжич покраснел, цапнул себя за кудри, вытянул оттуда пару довольно длинных соломин.
— Значит, так… — Михаил Всеволодович был суров. — Дядьку Акинфа в дороге слушай, как меня. Дуром башку не подставляй, но трусить не смей…
— Да тато!
— Молчи и слушай! В городе под начало Фёдора Олексича пойдёшь, куда поставит. Ежели город устоит, и отобьёте поганых, ждать там до моего появления, в Киев назад не рвись…
Михаил замолчал, и только тут Ростислав и Акинф заметили, как со дна глаз проглядывает у князя стылая тоска — точно донный лёд всплыл…
— А ежели НЕ устоит, тато? — наконец спросил Ростислав.
— А ежели не устоит… Очень тебя прошу, сынок — вернись. Живым и некалеченым. Так надо, Ростиша.
Ростислав невольно подобрался. Вот и кончилось детство да юность, пронеслось в голове. Вот оно, настоящее…
— Сделаем, тато. — тихо, серьёзно ответил он.
Пламя факелов освещало суровые лица, изборождённые морщинами, а у кого и шрамами — эти люди немало повидали на своём веку. Князь Миндовг обвёл глазами собравшихся. Вожди лесных кланов, князья литовские… Ещё совсем недавно каждой из них был сам по себе. В одиночку стояли ливы, латгалы, жемайты против немецких псов-крестоносцев, и не всегда, ох, не всегда удавалось им отстоять свои права… Приходилось откупаться тяжкой данью, но всем известно, что аппетиты святых отцов безграничны.
Миндовг поймал себя на мысли — а может, в чём-то правы немецкие проклятые святоши, утверждая, что пути богов неисповедимы… Ведь если бы не немецкое нашествие, не была бы сейчас Литва единой, собранной в мощный кулак для отпора любому врагу. Но разве кулак не может бить первым?
— Я собрал вас, славные господа, чтобы решить важный вопрос. До сих пор мы терпели притеснения со всех сторон. И от Полоцка, и от других русских князей, но более всего — от проклятых немецких псов-рыцарей. Но все вы знаете — воин, который только принимает удары на щит, не обнажая меча, не имеет шансов победить. И я говорю вам — хватит! Пора вынуть наш меч из ножен.
Миндовг выждал паузу.
— Как стало известно, в настоящее время в Смоленске нет князя. И есть люди, которые не против, чтобы мы вошли в город, обеспечив мир и порядок. Что скажете?
Вот теперь на лицах вождей проступило удивление, смешанное с растерянностью и опаской. Защищать сообща родные земли, это понятно. А вот воевать с Русью, на русской земле… Непривычно и страшно.
— Смоленск русский город, — подал голос коренастый вождь с седеющей гривой густых волос. — Это опасно.
— Не так уж, — усмехнулся Миндовг. — Момент очень удачный: земли Северо-Восточной Руси разорены дикими степняками, великий князь Георгий убит, и всё войско его уничтожено. Силы Олега Курского недостаточны для отпора, а у Александра, князя Новгородского, руки связаны немецким нашествием. Как вам известно, рыцари взяли Псков, и новгородцам теперь не до Смоленска. И князю Брячиславу тем более.
— Но есть ещё князь Михаил…
— Есть. Но и ему сейчас не до Смоленска. У князя Михаила сейчас совсем, совсем другие заботы — как избежать судьбы Георгия Владимирского.
Седой первый встал.
— Веди нас, великий вождь!
— Веди нас! — встали и все остальные.
Миндовг улыбнулся, тоже вставая.
— Да будет так!
Вёсла без всплесков уходили в студёную тёмную воду — гребцы были опытны, и старались не выдать движение ладей в кромешной тьме. Не совсем, впрочем, кромешной — берега уже смутно виднелись в пепельно-сером сумраке, предваряющем долгий и ленивый осенний рассвет.
Народу в ладьях, посланных из Киева князем Михаилом, было достаточно, поэтому двигались денно и нощно, меняя гребцов каждый час. Освободившиеся спали вповалку, скорчившись между скамьями и прижавшись друг к другу, дабы не так доставала промозглая сырость, тянувшая с близкой ледяной воды. Приставать к берегу, чтобы развести костры, обсушиться и поесть горячего варева никто и не думал — это было бы чистым самоубийством.
Ростислав стоял и смотрел на тёмную массу ивняка, проплывающую мимо. Вчера целый день моросил нудный дождь, от которого не спасал даже провощённый кожаный плащ. Однако Акинф был доволен — туманная мозглая пелена надёжно скрывала плывущие ладьи от взгляда издали, по самому берегу же монголы дозоров почему-то не выставили. Когда же сгустились над стылой Десной ранние осенние сумерки, он и вовсе повеселел.
— Везёт нам, Ростислав, — громким шёпотом сообщил Акинф, почёсываясь. — Похоже, без лишних приключений к утру в Чернигове будем.
Молодой князь бледно улыбнулся сведёнными от холода губами, промолчал. На плывущих ладьях вообще старались не говорить, а если приходилось, то только шёпотом. Если плеск вёсел ещё можно спутать с природными звуками, то громкий разговор способен выдать караван за версту — над стылой водой голоса разносятся очень далеко.
На носу головной ладьи в неподвижности застыл с шестом знаменитый киевский кормщик, известных как «Филин» за своё умение видеть даже безлунной ночью. Незаменимый для такого путешествия человек, прямо скажем. Не будь его, пришлось бы ночевать, опустив якоря — Десна хоть и поднялась от осенних дождей, но всё же это не Днепр, по которому хоть вдоль плыви, хоть поперёк, не опасаясь мелей.
Береговые заросли раздвинулись, и враз выплыл из предутреннего мрака Чернигов, ещё более тёмной массой, чернее ночи. Зато вокруг него широким полукольцом раскинулась россыпь бесчисленных костров. Ростислав улыбнулся. Уж что-что, а это он знал хорошо — сидящему у костра ночь кажется непроглядной вдвойне, как чернила. Так что если кто и глядит поверх огня в сторону реки, вряд ли заметит призрачно скользящие тени…
Стрела с сухим стуком впилась в борт, и тотчас заблажил на берегу гортанный нерусский голос.
— А ну, поднажми! — во весь голос зычно крикнул Акинф, и тотчас вёсла с удвоенной силой врезались в воду. Таиться теперь не имело смысла.
Монгольский лагерь разом пришёл в движение. От костров к берегу скакали всадники, многие с горящими факелами, чтобы осветить речную гладь. С противоположного берега тоже зажглись огни, и Ростислав запоздало понял: монголы вовсе не так беспечны. Очевидно, ночные дозоры были выставлены напротив города, чтобы исключить возможность переправы осаждённых, и один из дозорных как раз увидел движущийся по реке караван.
— А ну, луки! — проревел Акинф, и тотчас из налучей на свет явились тяжёлые русские луки. Ратники упирали их в скамьи и днища ладей, с усилием натягивая тетивы.
Монгольские стрелы посыпались с обеих сторон, коротко и сухо впиваясь в дерево, с лязгом отскакивая от доспехов.
