— Нимало не сомневаюсь в словах твоих. Хотелось бы только уточнить — когда?
Бела поджал губы. Помолчал, побарабанив пальцами по столу.
— Не сейчас, — решился он наконец. — Попозже.
Уточнять, почему, князь не стал. Была бы причина, слова найти нетрудно.
— Ну что же… — Михаил Всеволодович встал. — В таком случае, позволь поблагодарить тебя за гостеприимство. Более задерживаться нам никак невозможно, извини за прямоту.
Король Бела передвинул пресс-папье, не глядя на князя.
— Да, Михаил Всеволодович. Дела обстоят именно так. Прости, если спрошу лишнего — что случилось?
Михаил чуть улыбнулся. Всё равно ведь узнает…
— Дома непорядок. Нельзя хозяину чересчур долго в отлучке быть.
— Ну вот… — Бела Арпад огорчённо поцокал языком. — Ещё и непорядки к тому же…
«…А в лето шесть тысяч семьсот сорок седьмое вновь терзали землю русскую безбожные орды батыевы, и сожгли они города Муром, и Чернигов, и многие городки у мордвы тоже, и Городец на Волге…»
Перо привычно выводило буквы, слагая их в слова. За долгие годы летописания Савватий уже настолько привык к своему делу, что рука действовала подобно умному коню, способному привезти повозника к родному дому и без его участия. Рука действовала сама, почти не мешая хозяину думать.
Действительно, по сравнению с той страшной зимой, когда впервые нагрянули на Русь татарские орды, прошлый год был спокойным. Поганые как будто приутихли, растеряли пыл первого удара. Правда, совсем набегов избежать не удалось — город Муром, к примеру, избежавший общей участи в зиму нашествия, был взят монголами и сожжён, а все жители его перебиты. Такая же участь могла постигнуть и Чернигов, и лишь благодаря хитроумию и решительности князя Михаила Всеволодовича удалось спасти народ, не дать ему погибнуть в геенне огненной… Да ещё вот немцы Псков взяли. Всё это, однако, было едва ли не привычным укладом жизни. В самом деле, и до Батыя половцы не раз брали отдельные города, жгли и разоряли. И междуусобица была не в диковинку русичам. Всё это было, и поговаривали многие, что, мол, самое тяжкое пережили…
В Ростове, равно как Угличе, не столь пострадавшим от нашествия, жизнь и вообще на первый взгляд вернулась в старое русло. Но так только казалось…
Толстая старая кошка в два прыжка, через лавку, с трудом взобралась на стол. Савватий отложил перо, почесал животное под подбородком, и кошка благодарно заурчала. Летописец вздохнул. В это лето Ирина Львовна впервые не принесла котят, что свидетельствовало о скором окончании кошачьей жизни.
— Ты нынче не помирай, а? — проникновенно попросил Савватий. — Кто мышей ловить будет? Все книги порушат тут…
Кошка ободряюще подмигнула Савватию. Дескать, не унывай, человече. Все там будем, кто раньше, кто позже. И мышей ловить охотники найдутся, даром, что ли, нарожала я вам тут множество котят за столько лет…
Раздались быстрые, решительные шаги, и в библиотеку стремительно вошла княгиня Мария. Савватий невольно отметил, как изменилась походка госпожи. Когда-то лёгким пёрышком влетала она, резвой девчачьей побежкой. Сейчас походка сделалась размашистой, твёрдой. Хозяйка… Крепкая хозяйка… Одна всему хозяйка…
— Здрава будь, матушка! — поклонился летописец, встав из-за стола.
— Да вроде здоровались уж? — Мария присела на лавку.
— То вчера было… — улыбнулся Савватий.
— Да? Я и не замечаю… Бегут дни-то, как вода… Вот тебе дело, Савватий, — Мария выложила на стол целую кипу записей. — Эти вот переписать на тонкой бумаге, голубиной почтой пойдёт в Белоозеро, в Новгород да Киев… Эти вот перебелить на пергамент, после мне на подпись и под печать… Это на немецкий переведи, да запиши на самом лучшем пергаменте, из того запаса… А вот эти можешь так разослать.
— Сделаем, матушка, — Савватий разглядывал черновики. Записи были всё больше торговые. Хлеб, соль, железо, пенька… Всем теперь сама занимается княгиня Ростовская, за отсутствием мужа. А вот и тот документ, который на немецкий перевести требуется…
— Немцам меха продать хочу, — поймала взгляд Савватия княгиня. — Нынче ни за какие товары меха отдавать не стану, токмо за серебро да злато. А за товары пусть товары берут. Не любо, айда назад.
— Круто ты с купцами, госпожа моя, — улыбнулся книжник. — Не разгонишь так-то всех?
Мария долго молчала, гладя кошку. Ирина Львовна мурчала вовсю, наслаждаясь.
— А обильной торговле и так конец скоро, отче. Вениками будут торговать, да лаптями. Лапти на веники менять.
Теперь помолчал летописец.
— Думаешь, матушка, обложат поганые всех непосильной данью?
Мария усмехнулась.
— А ты думаешь иначе?
— …За Елену спасибо, конечно. Но всему же есмь границы!
Князь Михаил был грозен. Другой бы испугался, но на князя Даниила Романовича этот вид нимало не действовал. Найдёт коса на камень, косе же хуже будет.
— И тем не менее таковы есмь условия мои. Признайся уже, что не удержать тебе в одиночку Киев.
— И потому следует его тебе передать?!
— Именно так. Или мне, или Батыге. Третьего пути нет у тебя.
Князь Михаил сверкнул глазами, но взгляд его отразился от невозмутимого лица Даниила.
— Думаешь, забыл я, как ты меня тогда со стола киевского вон? Да ладно бы только так, а то ведь и из Галича вон, да в Перемышль… Так что давай не будем, Михаил Всеволодович. Привык у других подмётки резать, а как насчёт своих?
Из Михаила будто выпустили воздух.
— Ладно… Будь по-твоему. Сейчас одна задача впереди всех, как Батыя отбить.
— Ну вот и хорошо! — Даниил откинулся к стене, полуприкрыв глаза. — Передачу престола оформим прилюдно, чтобы народ не волновался. И так неспокойно в Киеве. Ты когда к Кондрату-то опять собрался?
Князь Михаил помолчал.
— Да вот уже поеду. Никак без подмоги не устоять нам.
— С казной поедешь?
Михаил Всеволодович насмешливо улыбнулся.
— Нет, тебе оставлю. Не жирно будет поверх Киева?
— Да ладно… — Даниил чуть поморщился. — А Елена, воля твоя, пускай пока в Холме погостит. На обратном пути заедешь.
Даниил совсем прикрыл глаза.
— Устал я, Михаил Всеволодович… Так о чём мы, то бишь… Да, насчёт сестры. Незачем её сюда, в Киев, в осаду. И в Чернигов тем паче.
Михаил угрюмо смотрел в стол, сцепив руки в замок перед собою.
— Тут ты прав.
— Значит, так. Владыку не беспокоить, записок никаких не оставлять. Всё сделать тихо.
Человек, к которому князь Михаил обращался, был весь какой-то серый, незапоминающийся. Рот, нос, борода так себе… а где лицо-то? И глаза как у варёной рыбы, ей-ей. Впрочем, человек так привычно, умело прятался в тень, что и глаз было не разглядеть.
