— Это Олёнка, Олёнка подпалила!
— Где она?! — взревел медведем боярин, выбежав на улицу. — Убью сучку!
— А вот она я! — раздался звонкий голос с крыши. Боярин обернулся. На крыше собственного дома скакала полуголая девичья фигурка, размахивая двумя зажжёнными факелами.
— Пропадайте вы все, трусы поганые, и вместе с дорогими гостями своими! Геенна вам огненная, и ныне воздам!
Факелы, пущенные в разные стороны, угодили на редкость удачно — один на сеновал, второй провалился в дровяной склад.
— Снимите её, живо! — заорал боярин. Рядом с ним возникла фигура в лисьем малахае, вскинула лук. Коротко тенькнула тетива, и безумная кубарем покатилась с крыши, упала в снег. Поздно…
Боярин сел в сугроб, не обращая внимания на гортанные выкрики монголов и вопли домочадцев. Огонь стремительно охватывал постройки, уже невыносимо было находиться рядом из-за жары. В объятых пламенем хлевах орала на разные голоса скотина. Поздно… Всё поздно…
— Тато! — возник рядом взрослый сын, запалённо дыша, весь в копоти. — Чего делать-то, тато?!
— Вывели всех?
— Да вывели-то всех, а скотина, а имущество всё?!!
Огонь уже перекинулся на соседний двор, и явно собирался следовать дальше. Среди мечущихся людей тут и там виднелись татары-постояльцы, общая суматоха охватила всех.
И вновь в голове боярина Саввы возникла крамольная мысль: может, не стоило тогда отворять ворота града обречённого? Так хоть полегли бы со славою…
Лёгкий морозец пощипывал нос и щёки, но Бату-хан не отворачивал лицо от ветра. Да, здесь, в Урусии, морозы совсем как на берегах далёкого Керулена. Отвык великий хан от морозов в тёплой земле угорской, тем более на берегу незамерзающего моря. А зря.
Бату усмехнулся. Да, дома мороз будет сильным. Старый Сыбудай в глубине души всё ещё считает его в чём-то мальчишкой. Но он глубоко не прав. Да, он признаёт — искусство Сыбудая как полководца куда выше, чем самого Бату, но в интригах Харахорина молодой монгол даст старому фору.
Итак, китайский дракон не спит. Он поставил на Гуюка, этот кровавый мудрец. Разумеется, на Гуюка, так как Гуюк злейший враг Бату. Не стоит обольщаться миролюбивыми словами.
И, разумеется, хитрый змей уже нашёл способ заткнуть рот Менгу-хану. И кто ещё будет на стороне Елю Чу Цая и Гуюка?
Бату-хан поёжился. Нынешний Харахорин не тот, что был задуман великим Чингис-ханом. Он успел насквозь пропитаться китайским ядом, и любая чаша с вином, любая пиала с чаем или миска плова могут таить в себе смерть. И ты даже не поймёшь, что отравлен, настолько высоко мастерство китайских колдунов. Смерть настигает спустя много дней… Единственный способ уцелеть — устранить тех, кто может желать твоей смерти.
Нет, Бату-хан не поедет в Харахорин прямо сейчас. Конечно, это нарушение завета великого Чингис-хана. Но не сам ли Сыбудай говорил, что выигрывает тот, кто может навязать противнику свои правила, а не следует чужим?
Закон Ясы не позволяет избрать преемника Повелителя Вселенной иначе как ВСЕМИ чингисидами. Поэтому отсутствие Бату уже сделает Гуюка незаконным правителем, даже если он и объявит себя им. И любой из великих ханов сможет отказаться выполнять его приказы в любой момент, и будет прав. И в любом случае не собирается выполнять его приказы сам Бату-хан, Повелитель Вселенной — именно так! Или он сам, или никто!
Итак, решено. Надо дать воинам отдых, дать возможность переварить добычу, взятую в походе. Надо укрепить свою власть над здешними землями так, чтобы никто не помышлял об измене. Надо пополнить войско, коней надо…
И, разумеется, нужно немедленно наладить сбор дани с завоёваннных урусских земель. А также не завоёванных, как тот Ноугород. Если не хотят разделить участь Кыюва, конечно.
Денег нужно много. Очень много…
Бату-хан остановил коня, как вкопанный. На высоком колу была насажена голова в лисьем малахае.
— Кто?! — от мороза и волнения голос прозвучал неожиданно хрипло. — Кто посмел?!!
— О Повелитель! — к Бату-хану подъехал старший из нукеров-телохранителей. — В здешних местах действует коназ-волк по имени Мастислаб.
— Почему жив?!
Нукер смотрел непроницаемо.
— Об этом нужно спросить того, чьим попечениям ты оставил здешние земли, Гучин-нойона. Через час мы будем в Дэрвиче, он сидит там.
— … Так сколько, говоришь, серебра выручит сей купец?
Князь Борис Василькович тяжело вздохнул.
— Пять гривен…
— Это за лодью товара? Не помрёт с голоду купец-то?
Мария смотрела и улыбалась. Отче Савватий выступал сейчас в роли строгого учителя и нещадно школил юного князя, подсовывая ему задачи одну труднее другой. Действительно, торговому расчёту должен быть обучен каждый правитель, если не желает быть беспомощной куклой в руках бояр и советников своих.
Что касается Глеба Васильковича, то он пока решал задачу попроще, а именно — как раздразнить Ирину Львовну при помощи бумажки, привязанной к нитке. Бумажка неистово порхала вокруг кошки, но та только лениво отмахивалась, лёжа на боку. Собственно, и это она делала исключительно из вежливости к молодому князю, всем своим видом давая понять, что давно вышла из того возраста, когда бегала за бумажкой.
За окном монотонно завывала январская вьюга, но в библиотеке было тепло, сегодня отче Савватий не пожалел дров. Сегодня выдался редкий день, когда княгиня Ростовская могла отдохнуть душой. Сидеть бы вот так да сидеть, вязать тёплые вещи, глядя на сыновей, на старого книжника, на толстую белую кошку, и слушать бессильное завывание вьюги за окном…
— Сидеть бы так вот и сидеть… — вслух произнесла Мария.
Савватий не стал переспрашивать. Помолчал, снимая нагар со свечек.
— И я о том думаю, госпожа моя. Дабы вьюга сия не утихала до весны, дабы занесло град Ростов до крыш, и все пути-дороги замело к нему.
Мария в свою очередь помолчала.
— В ту зиму, как явился к нам Батыга, пред Рязанью попала вся орда его в метель. Восемь дней та метель длилась. Ежели бы хотя ещё дней пять-шесть… Совсем бы иначе жили мы тогда, Савватий.
Мария даже зажмурилась, до того сладостным было видение — ровное, искрящееся под лучами утреннего солнца белое поле, и только бугорки на нём обозначают места, где под снежным саваном лежат люди и кони. Нет никакой орды, а вот Василько есть…
Настроение враз испортилось. Мария судорожно вздохнула и вновь принялась вязать, пытаясь вернуть утраченное хрупкое спокойствие.
— Ну, по крайней мере не придут поганые, метель покуда.
Савватий резко вскинул голову.
— Что говоришь ты, матушка? Уже?
— Уже, — горько усмехнулась Мария. — Идут за данью. Прислали грамоту. Так что встречать придётся дорогих гостей.
