— Ну что, новое есть или по-прежнему поёт птичка сия?
Князь взял листы, лежавшие на столе, вгляделся в неровные буквы.
— Темно тут у тебя… И пишешь ровно курица лапой… Так, стало быть, неведомо тебе о заговоре?
— Не ведаю ничего… — прохрипел подследственный. — Пошто мучишь зря…
— Ну хорошо, — Даниил поморщился. — Давайте того червя…
Дознаватель кивнул двум подручным палача, сидевшим на колоде в углу, те вскочили и исчезли. Спустя пару минуту в подвал втащили человечка, и в самом деле напоминавшего мучного червя — белое, голое тело, белёсые ресницы… Человечек тихо стонал.
— Знакомец вот твой утверждает, что в деле ты.
— Брешет… — прохрипел подвешенный на дыбе. — Поклёп…
— Да ой, брешет! На дыбе не брешут. И ты правду скажешь, я так полагаю.
Князь бросил на стол допросные листы.
— В общем, так… Когда и кто из бояр моих к Ростиславу ездил, это раз. Кто с Андреем Мстиславичем знается, это два. Ну и кто к Болеславу в Польшу послан, это три. Работай!
Выйдя из поруба, Даниил некоторое время стоял, вдыхая всей грудью свежий воздух. Надо же, до чего мерзкий у них всё-таки запах там…
— Болейко!
— Тут я, княже.
— Значит, так. Гонцов готовить к брату Василию в Холм и к Кондрату в Польшу. Письма я сам сейчас напишу. Распорядись!
— Да, княже!
Глядя в спину удаляющемуся вестовому, князь Даниил усмехнулся. Что ж, нет худа без добра. Давно зреет заговор среди бояр галицких, как глубинный нарыв. Оттого и перенёс стол свой Даниил Романович в новоотстроенный город Холм — там дышать легче. Вот нынче весь гной наружу и выйдет.
Да, а с Андреем Мстиславичем пора кончать, подумал Даниил. И чем скорее, тем лучше.
Небо сияло чистой лазурью, и мелкие кудрявые облачка только добавляли прелести этому голубому своду. Трещали кузнечики, где-то высоко в небе пели жаворонки, шелестела листва. Тёплый ласковый ветерок овевал кожу. Худу прикрыл глаза. До чего тут красиво… Никогда не видел раньше он такой красивой земли. Нет, кто спорит, степь тоже бывает хороша в весеннюю пору, пока не сожжёт её беспощадное южное солнце. Но такой красоты, как в Урусии, там нет, как бы не тщились старые степняки доказать обратное…
Худу-хан ехал в Ростов. Никогда раньше не плавал он по Волге на большой урусской ладье. Вообще-то можно было ехать посуху, верхоконным — именно так и предполагал отправиться в путь молодой монгол изначально. Но дядя не счёл нужным отправлять с племянником сильный отряд охраны, ехать же в одиночку или с парой-тройкой верных слуг было опасно. Леса Урусии до сих пор полны разбойников, и кроме того, Худу отчётливо понимал, насколько крепко «любят» монголов простые урусы. Да и в степи отнюдь не тишь и благодать. Зарежут и имени не спросят. Нет, речной путь куда надёжнее!
Поначалу великий хан Берке, выслушав просьбу племянника, удивился — дело ли молодому монголу жить в лесах? Однако, поразмыслив, согласился. В самом деле, если парень слышит зов богов, ему следует следовать своим путём. К тому же совсем не вредно иметь собственного племянника в самом сердце Урусии, городе Ростове. Решено, пусть едет!
Как нарочно, в ту пору в Сарай-Бату прибыли купцы из Ярославля — город понемногу оправлялся и развивал торговлю. О цене договорились быстро, купцам на руку было иметь на борту столь важного пассажира. И спустя три дня, закончив торговые дела, купцы на трёх ладьях отправились в путь, используя попутный южный ветер.
Дорога, однако, оказалась небыстрой. До Девьих гор добрались за три дня, и ещё два ушло на то, чтобы обогнуть их. Но тут ветер сменился на северо-западный, и парус пришлось спустить. Народу на купеческих ладьях было немного — торговля лишних ртов не любит — поэтому идти против течения на вёслах нечего было и пытаться.
Впрочем, нет худа без добра — Худу уже знал эту урусскую поговорку. Купцы расположились на отдых в живописном месте возле Девьих гор. Три дня отдыхали, ловили рыбу на удочку и в специальные ловушки-верши, про которые молодой монгол никогда даже не слышал. Худу улыбнулся, вспомнив свой восторг, когда на крючке его удочки забилась крупная рыбина. А стерляжья уха, сваренная на ершовом бульоне! Большинство монголов до сих пор презирают уху, считая рыбу едой голодранцев, не имеющих своего скота. Зря!
Дорога невольно сближает. Поначалу урусы держались с некоторой опаской, но молодой хан оказался парнишкой любопытным, неспесивым и общительным, и после стоянки возле Девьих гор отношения вполне наладились. А после того, как Худу-хан единолично отразил попытку таможенного чиновника на границе булгарских и урусских земель взять дань с купцов, урусы откровенно зауважали парня.
Но любая дорога когда-нибудь кончается. В Ярославле Худу-хан приобрёл четырёх коней, для себя и своих людей, тепло попрощался с купцами и вот сегодня утром отправился в Ростов.
Дорога вышла наконец из леса, и перед Худу предстал город Ростов, во всём его летнем великолепии. У молодого монгола чаще забилось сердце. Вот это да! До сих пор он видел Ростов только зимой, в чёрно-белых тонах — нахохлившиеся под снежными шапками избы, глубокие сугробы… Летний же Ростов, утопающий в зелени садов и цветущих лип, был совсем иным… Наверное, так выглядит тот самый рай, подумал Худу, про который рассказывал святой Кирилл…
— Нас встречают, Худу-хан! — подал голос один из слуг.
Действительно, от города быстро приближалась небольшая кавалькада, что-то около дюжины всадников. Худу-хан вгляделся: впереди всех скакал на сером жеребце молодой князь Борис.
— Здравствуй, Худу! — Борис осадил коня, подъехав почти вплотную. — Ты всё-таки приехал. Как хорошо!
И вновь ощутил Худу, как затапливает его тепло. Здесь ему рады. Здесь его друзья!
— Как здоровье госпожи Марии? Как поживает старый Савватий? А ваша замечательная кошка, умеющая читать книги на всех языках?
— Благодаря Господу, матушка здорова. И Савватий жив, ничего, — князь внезапно погрустнел. — А Ирины Львовны нету.
— Как так?
— Да так… Старая она была уже. Осенью ещё ушла, как все кошки умирать уходят. Савватий говорит, попрощаться к нему приходила.
— Жалко, — огорчился Худу. — Такой кошки нигде нет больше.
Борис помолчал.
— А вот отче Савватий говорит, другой и не будет. Ибо те, кого мы любим, уходят от нас навсегда.
Небо на востоке на глазах серело, и на этом фоне зубцы гор казались совершенно чёрными. Станята поёжился — надо же, лето, а как холодно… Горы, они горы и есть.
Станята встал и принялся ходить, чтобы разогреться. Да, вот она, жизнь… Только держись.
Страж ещё раз огляделся, стоя на вехней площадке сторожевой башни. Крепость, стоявшую на склоне горы, срубили ещё прошлой осенью. До этого отряды прятались в разных глухих местах, то на Волыни, то в Галиции. Однако там нынче чересчур опасно, как объяснил князь Андрей. Здесь, в глубине горной страны, было спокойнее. Сама крепость была невелика — четыре крестовые избы на сотню ратников каждая, огороженные высоким частоколом, с рублеными башнями по углам. На равнине такой крепости цена резана, но крутой склон горы делал её крепким орешком — зимой сюда и добраться-то непросто, не то что приступом взять.
