В ожидании обеда Михаил и Евфросинья присели на лавки, врытые под деревом. Пышная зелень уже густо пробивалась жёлтыми листьями.
— Вот и кончается лето… — неожиданно для себя самого вслух сказал князь.
— Так оно, — улыбнулась настоятельница. — Прожили, и слава Богу. А ведь не всем удалось.
Михаил хмыкнул, покрутил головой.
— А помнишь, Филя, как Маришка на баранах-то каталась? Коркой подманит, вскочит верхом и айда…
— Помню, — засмеялась Евфросинья. — Помнится, ты её однажды даже высек за то.
— Было дело! Но самое-то главное, встала она с лавки, подол оправляет, ну я её и спрашиваю: «не будешь больше?» А она мне в ответ: «Не буду, тато, честное слово. А вдруг оно само получится?»
Отец и дочь рассмеялись разом.
— Как она, кстати? Пишет последнее время очень редко, разве что по делам… Вы-то хоть видитесь?
— Заезжает ко мне иной раз. Нечасто, правда. Вот после того как в Орду ездила, раза три гостила…
Михаил поскучнел.
— Да, в Орду… Вот и Данило Романыч нынче в Орду подался. Ярлыка на свои же вотчины просить у Батыги.
Евфросинья помолчала.
— И он, значит…
— Сила солому ломит, дочка.
Снова воцарилось молчание. Откуда-то прилетел жёлтый берёзовый листок, лёг на стол, чутко подрагивая от дуновений ветерка.
— Как Елена Романовна? — нарушила затянувшееся молчание Евфросинья.
— Елена-то? Ничего, слава Богу. Плодовита оказалась Елена Романовна, через год да с животом…
— Стало быть и ты покуда в силе, батюшка, — мягко засмеялась настоятельница. — А от Ростиши вот ни мне, ни Марии писем нету. Забыл нас братец…
— Да молодой он ещё, ветер в голове, — хмыкнул князь. — Нынче вон чего учудил — задумал воссесть на престол галицкий. И Бела Арпад хорош — нет, чтобы осадить зятька, так войско ему на это дело отрядил!
— Слыхала я, — теперь Евфросинья не улыбалась. — Истинно что мальчишка. Хорошо, жив ушёл. Сердце моё скорбит — бьёте вы друг друга, князья великие и малые, как будто и ворогов у Руси святой больше нету…
Михаил неловко крякнул.
— Права ты, Филя. Ой, права! Сам мыслю так же… Только сделать ничего не могу.
— Великий князь Галицкий и Волынский Даниил к Повелителю Бату-хану!
Могучие нукеры в золочёной броне расступились, открывая проход в шатёр. Даниил поймал себя на мысли, что ему вовсе не хочется переступать порог этого вертепа. Войти сюда трудно, вспомнил он наставления знающих людей, но выйти ещё труднее.
В прихожей их уже ждал человек, имя которого назвали Данниилу в числе первых — толмач Немир. Вроде и никто, не хан, не нойон, не родственник Бату… Однако как-то само собой получалось, что мимо него не пройти.
— Привет тебе, великий князь Даниил, — улыбнулся толмач. — Я рад, что величайший нашёл время для тебя.
— Привет и тебе, почтенный Немир, — откликнулся Даниил, также вежливо улыбаясь. — Кстати, ты забыл вот это при нашем разговоре. Позволь вернуть тебе твою вещь.
Глаза Немира заметно расширились при виде перстня с огромным кроваво-красным рубином.
— А я-то думал, что навсегда лишился его. От души благодарен тебе, Даниил Романович. Подожди минутку, тебя сейчас позовут.
Толмач скрылся за портьерой (вместе с перстнем, естественно). В ожидании Даниил оглядел помещение. Хм, надо же, какая каменная баба… Раскорячилась непристойно. Разве где так пляшут?
— Величайший ждёт тебя, Даниил Романович, — снова появился из-за портьер переводчик.
Князь отдал нукеру меч и кинжал, позволил охлопать одежду. Переступая последний порог в покои Бату, Даниил невольно сглотнул. Спокойнее, спокойнее.
Бату-хан сидел перед дастарханом, приветливо улыбаясь. Однако глаза у него оставались цепкие и холодные.
Рядом с Бату сидел старик в некогда роскошном, ныне же засаленном и рваном халате. Даниил впервые видел эту зловещую фигуру так близко — до того ему удавалось лицезреть старого полководца лишь при штурме Галича, издалека.
— Здрав будь ещё шестьдесят лет, величайший Бату-хан! — поклонился князь.
Толмач негромко начал переводить. В глазах Бату вспыхнул интерес.
— А почему только шестьдесят? Обычно мне желают здравствовать кто века, кто тысячу лет, кто даже десять тысяч…
— Этого пусть желают тебе льстецы, величайший. Я желаю тебе реально возможного.
— Ха! Хм… — покрутил головой Бату. — Ты интересный человек, коназ Данаил. Садись к моему столу, и возьми себе мяса, какого захочешь.
Даниил уже знал, что таково обычное гостеприимство монголов по отношению к чужеземцам. Поэтому не моргнув глазом сел к дастархану и взял кусок поменьше. Впился зубами, сок потёк по бороде.
Бату-хан с удовольствием смотрел на картину.
— Скажи, Данаил, а пьёшь ли ты наши напитки — кумыс и чёрное молоко?
Толмач перевёл. Даниил аккуратно положил кусок на блюдо.
— Не пил раньше.
Бату-хан хлопнул в ладоши, и тотчас неслышной тенью вынырнул слуга. На столе перед Даниилом возникли две чаши.
— Ну так отведай, коназ Данаил.
Даниил Романович помедлил только одно мгновение. Взял первую чашу.
— За здоровье величейшего Бату-хана!
Жидкость в чаше была терпкой, горьковато-кислой, с оттенком хмельного.
— Э, нет, пить до дна, коназ!
Справившись наконец с кумысом, Даниил поставил пустую чашу на стол.
— Ага, справился! — Бату-хан с одобрительной улыбкой смотрел на гостя. — А вот это?
Жидкость во второй чаше была вонючей до невозможности. Если бы подобный напиток соорудил Даниилу собственный повар, быть бы ему выпороту на конюшне и пасти бы ему отныне баранов. Если бы в какой-нибудь харчевне хозяин рискнул предложить что-то подобное, собирать бы ему зубы по углам. А тут что делать?
— До дна, до дна, Данаил!
Справился князь и с этой чашей, со стуком поставил на стол. В глазах Бату-хана сквозь холодную цепкость проступил смех.
— Ты настоящий батыр, коназ. Скажу тебе прямо, никто из моих нукеров не одолел бы этой чаши. Мы вообще никогда не пьём подобную гадость! Я даже не знаю, чего туда намешали. Это небольшая и очень смешная шутка, Данаил!
Даниил Романович ничего не ответил. Он делал над собой гигантские усилия, чтобы не обрыгаться. Обрыгать самого Бату-хана — это был бы конец…
— Я привёз тебе небольшой подарок, Бату-хан, — заговорил Даниил, страшным усилием воли подавив бунтующий желудок. — Ты ведь желал видеть князя Андрея, сына Мстислава Святославича, врага твоего?
