— Я здесь, о прославленный Джебе-нойон! — откликнулся начальник осадного обоза, китайский мастер-стенобитчик. Джебе чуть поморщился. Да, пока он только нойон. Конечно, прославленный, кто спорит. Однако «великий» звучит всё-таки лучше, и тем более «хан»…
— Сегодня до захода солнца твои камнемёты должны начать работать. К завтрашнему утру от этой крепости должны остаться головёшки.
— Но мои орудия остались в обозе, — робко возразил китаец.
— Мне повторить? — голос Джебе оставался ровным, но китаец тотчас склонился до земли.
— Будет исполнено, о прославленный воитель!
— Бурундай! — окликнул Джебе через плечо.
— Я тут, нойон! — отозвался тёмник [начальник над «тьмой» — десятью тысячами воинов. Прим. авт.].
— Возьмёшь эту крепость, как только он, — кивок на китайца, — развалит стены. Дай ему в помощь людей, рубить деревья и строить машины. Да, камни для них тоже твоя забота. Завтра сюда прибывает Повелитель Вселенной, и этого, — кивок на крепость, — здесь быть не должно. Всё у меня!
Костры окружали крепость со всех сторон, и даже на таком расстоянии доносился запах жареного мяса. Меж костров гарцевали всадники, перекликались гортанными нерусскими голосами.
Гаврило Кснятич смотрел сквозь бойницу, как в пятистах шагах пришельцы возводят стенобитную машину. Тяжёлый станок, сбитый из свежесрубленных неошкуренных брёвен, увенчивало длиннейшее бревно, на одном конце которого на цепях болталась корзина, сплетённая из железных прутьев, а на другом конце человечки в странных нерусских одеждах сколачивали некое подобие колодезного сруба, подвешенного на железных цепях.
— Что сие, Гаврило Кснятич? — решился на вопрос молодой воин. Сотник покосился на него, поморщился. У парня только-только начала пробиваться реденькая курчавая бородка. Эх, судьба…
— Гаврило Кснятич, вот бы вылазку сделать! — подал голос наблюдавший за спорой работой иноземных мастеров витязь. Он-то понимал смысл происходящего. — Поджечь махину, покуда новую соберут!
Сотник заколебался. Действительно, вылететь вихрем, подпалить горючей смолой — не затушат… А там ночь, да завтра ещё пока новые деревья срубят, да пока соберут…
— Нет, Мстиша, — вздохнул сотник. — Опасно чересчур. Вслед в ворота заскочат, и всё тогда… Ты вот что, займись-ка — все вёдра, шайки да кадушки на стены, да водой наполнить. Буде начнут поганые стрелы огненные метать, али ещё чего — тушить пожары надобно будет…
— Сделаем, Гаврило Кснятич, — витязь направился вниз.
— Успеют ли наши-то нам на подмогу? — снова решился задать мучивший его вопрос молодой воин. Гаврило Кснятич снова покосился на него. Нет, ничего держится парень. Не трус, видать…
— Не будет нам подмоги, Векша, — сотник прямо взглянул в глаза парню. — Так-то вот, брате.
— Ты готов, Елю Цай?
Бурундай подъехал на коне прямо в гущу работающих китайских мастеров, которым на сей раз помогали монгольские воины, из тех, кто поплоше. Бурундай мельком отметил про себя — для таких дел надо бы наловить пленных, негоже воинам Повелителя, пусть и не лучшим, марать руки работой. Воин должен воевать, а работа — удел рабов.
Китайский мастер чёркал что-то на деревянной дощечке — вычислял вес противовеса. Рядом на огромной треноге из неошкуренных толстых жердин висел большой рычажный безмен, с подвижной гирькой, и четверо китайцев подвешивали обрубок бревна.
— Осталось совсем немного, о славный Бурундай-багатур!
— До захода солнца тоже немного, — прищурился Бурундай.
Елю Цай поёжился. Да, в армии Повелителя приказы дважды не повторяют, и не исполнить приказ можно лишь однажды. Подойдут могучие нукеры, завернут пятки к затылку, и бросят с переломанным хребтом подыхать… Хотя нет, ему, Елю Цаю, как человеку непростому, заслуженному, просто накинут на шею тетиву от лука…
— Мы успеем, Бурундай-багатур, — как можно твёрже заявил китайский мастер.
— Рад это слышать, — Бурундай тронул пятками коня, отъезжая, но его догнал вопрос, заданный почтительным тоном.
— Разреши спросить тебя, о славный Бурундай?
— Ну? — тёмник придержал коня.
— Нельзя ли усилить охрану? Урусы вполне могут отважиться на вылазку. Если они сожгут машину…
Бурундай усмехнулся. Надо же, до чего умными мнят себя эти китайцы. Да, охраны возле камнемёта было совсем мало — так, одна видимость. Решатся урусы на вылазку? Очень хорошо. Шесть сотен отважных воинов расположились на отдых неподалёку от ворот крепости, только-только за пределами досягаемости урусских стрел — вроде бы просто так, место ровное понравилось… Только кони их стоят рядом осёдланные. Если урусы решатся на вылазку, их задача — захватить ворота. Дальше всё просто.
— И людей моих могут порубить, — не унимался китаец. — Где тут найдёшь новых мастеров осадного дела?
— Трусишь, Елю Цай? — Бурундай усмехнулся китайцу в лицо. — Не бойся, ничего не случится с твоей драгоценной шкурой. Работай!
Монгол толкнул пятками коня, отъезжая. Нет, определённо эти черви много мнят о себе. Порубят его людей… Незаменимых людей у джихангира, величайшего Бату-хана вообще не бывает, а уж этих китайцев и вовсе как навоза…
Рядом со строящимся камнемётом уже горели костры, в которых калились тяжёлые гранитные валуны, между ними сновали оборванные полуголые люди — какой-то пленный сброд, не то кипчаки, не то бухарцы… впрочем, неважно. Рабы, как известно, роду-племени не имеют. Рядом на мохноногих низкорослых лошадёнках гарцевали монголы, изредка щёлкая плетьми для острастки. Костры были расположены тесно, от них веяло жаром так, что слезились глаза.
— Гуррагча! — позвал Бурундай. От костров тотчас отделился один из всадников.
— Слушаю и повинуюсь, о прославленный! — молодой монгол сдерживал кобылку, танцевавшую под ним.
— Камни готовы?
— Уже готовы, мои повелитель. Двести штук, как ты велел.
Бурундай с удовольствием оглядел молодого монгола с ног до головы. Да, чистокровный монгол — это не презренный китаец. Вот, нашёл же две сотни валунов нужного размера, доставил сюда, и даже успел раскалить.
— Молодец, Гуррагча! — похвалил тёмник. — Как только этот — тычок плетью в сторону китайцев — попросит, будешь давать ему камни.
— Слушаю, о прославленный!
— Всё готово у нас, Гаврило Кснятич.
Сотник ещё раз окинул взглядом свою крепость. Все люди уже стояли на местах, согласно боевому расписанию. Воины стояли, сжимая в руках тяжёлые пехотные луки, колчаны со стрелами висели рядом на вбитых в брёвна частокола крючьях. Тускло отсвечивала в лучах закатного солнца заиндевевшая на морозе броня, пар от дыхания оседал в бородах инеем.
— Ну вот что, други, — обратился он к своим воинам. — Наверное, все вы уж поняли — не набег это разбойный. Великое нашествие грядёт на Русь, и мы первые на пути поганых. И подмоги от князя нашего нам ждать не приходится, потому как такую силу несметную дружиной летучей не отбить. Так что придётся нам принять бой одним, со всей этой силой поганой. Надеяться можем мы токмо на крепость стен Нузлы, на крепость рук своих да на товарища, что рядом бьётся. Вот так вот, ребята.
