— Не спишь, Михаил Всеволодович?
Княгиня Елена прижалась к мужниному плечу, пытаясь развеять тяжкие думы супруга. Михаил вздохнул, обнял жену одной рукой.
— Тяжкие времена настают, Елена Романовна. Трудно нам будет.
— Когда было легко и кому, Михась?
Князь покосился. Молодая женщина не отвела взгляда, глаза блестели в полумраке.
— Так трудно не было ещё, Еленка. Похоже, вопрос так встанет — быть Руси или не быть.
— Как это — «не быть»? Что значит — «не быть»? Куда она, земля-то русская, денется? Не стадо коней, чать, не угонишь.
— Не быть, это значит вот что — земля, она на прежнем месте останется. Токмо жить тут будут уже другие люди, не русские.
— Ой! — княгиня прижала пальцы ко рту.
Помолчали.
— Вон в древних книгах ромейских сказано — тыщу лет тому назад жили в сих местах иные народы, покуда словене не пришли, от коих все русичи род свой ведут.
— А те народы делись куда?
— А вот туда и делись, откель все мы вышли. Нет их больше.
Снова замолк князь Михаил, надолго.
— Вот я и думаю — неужто и наше время вышло?
Княгиня судорожно вздохнула.
— Ладно… — медленно, ровно проговорил Михаил. — Сколько жить кому и как умирать — то Божья воля, стало быть, и заботы его. А мы, смертные, должны делать то, что должно. Думаю, рать собирать пора. Нельзя боле мешкать, и пёс с ними, с убытками.
— Выручать пойдёшь Георгия Всеволодовича, стало быть?
Михаил усмехнулся.
— И пёс с ним, с великим князем Владимирским. Не его спасать — Русь выручать пойду.
— …Адык, проверь в тех домах, ближе к лесу! Да смотри, чтобы никто не сбежал!
— Эйе, начальник!
Монгольские всадники с гиканьем рассыпались, охватывая беззащитную деревушку-весь со всех сторон, отсекая от лесной опушки.
Галсан усмехнулся. Да, правы мудрецы, говорящие: «Баран щиплет по травинке, а нагуливает большой курдюк. Волк рвёт мясо большими кусками, а всё равно худой» Обшаривать вот такие поселения, которых в урусской земле несчитано, гораздо выгодней, чем лезть на стены больших урусских городов. Пусть глупцы и гордецы лезут, в надежде взять сразу мешок золота из урусской казны. О том, что многие вместо золота получат уруссую стрелу в глаз или меч в брюхо, глупцы не думают. Что ж, Галсан не станет им мешать. Он своё возьмёт и так, тихо и незаметно…
— А-а-а! Урусы!!
Маленький отряд Адыка, посланный к самой лесной опушке, во весь опор скакал назад, настигаемый всадниками в сверкающей броне. Кто-то выстрелил на скаку назад, с полоборота, не целясь, и тут же покатился в снег, сбитый урусской стрелой. Откуда?!
Но думать уже было некогда. Со всех сторон из лесу вываливались урусские всадники, и их было много, очень много.
— А-а-а!!! — дико завизжал Галсан, выхватывая из ножен саблю, но могучий урус походя вышиб её из дрожащей руки и тут же плашмя ударил Галсана по голове.
Когда сознание вернулось, монгол обнаружил себя лежащим лицом вниз в утоптанном снегу, со скрученными сзади руками.
Две пары сильных рук подхватили его, поставили на колени.
— Вот это, похоже, начальник ихний, Евпатий.
Высокий урус в сверкающих богатых доспехах спешился с коня, подошёл вплотную. Галсан содрогнулся — в глаза ему смотрела сама смерть.
— Спроси его, Варлаша, кем послан и где стоит головной отряд.
Галсан содрогнулся вторично, когда слепой заговорил. Едва дождавшись конца вопроса, монгол заговорил торопливо, сбивчиво — очень уж страшен был мертвец, говорящий по-монгольски ровным, тусклым голосом.
— Отряд Азарги, тысячника в тьме славного Бурундая, стоит возле руин маленького урусского города на реке неподалёку, — перевёл Варлам тем же ровным мёртвым голосом.
— Это, должно, под Ижеславлем они стоят, — подал голос один из витязей. — Я родом оттуда, места знаю, ежели что.
— Где стоит сам Бурундай?
— У большой реки.
— Возле самой Оки, стало быть, — подал голос всё тот же витязь.
Евпатий кивнул, и один из державших Галсана воинов полоснул монгола по горлу кинжалом. Хрипящее, судорожно дёргающееся тело оттащили в сторону.
— Глянь, Евпатий. Местные, похоже.
Из домов уже выбирались селяне, ободрённые развитием событий. Впереди всех вышагивали невысокий кряжистый мужик с окладистой бородой и громадный, заросший волосом по самые глаза детина.
— Здрав будь, боярин. Спасибо тебе от всего нашего обчества, земной поклон кладём. Спасли ведь вы нас от смерти лютой да полона горького.
Делегаты поклонились разом.
— И вам здоровья, мужики. Оно вам ой как понадобится. В лесу ведь жить придётся отныне.
— Ништо, мы народ привычный, — невозмутимо отозвался кряжистый. — Ты вот что, боярин… Возьми нас к себе, пожалуй.
— Обоих враз? — усмехнулся Коловрат.
— Не обоих, однако. Дюжину наберём.
Евпатий прищурился.
— Мне ведь не пастухи нужны. Воины добрые.
— А ты не брезгуй, — вновь не отвёл глаз кряжистый. — Прости, что скажу, воевода: теперь тебе и не шибко умелым бойцом пренебрегать не след. На мечах мы, конечно, не обучены, но топорами могём…
— А насчёт стрельбы из лука? — ещё сильнее прищурился Коловрат.
— Все охотники у нас, однако. Зайца бьём на бегу, неужто в поганых промажем?
— Так ведь не зайцы они… как тебя?
— Онфим Лыжа я, староста тутошний. А это вот Ктырь, наш кузнец.
— Да, Онфим — не зайцев, людей бить придётся.
На лице старосты отразилось крайнее изумление.
— Люде-е-ей? То есть вот это люди были?
— …Они, наверное, заночевали в какой-то дыре. Увлеклись местными девками и не успели засветло. Завтра утром будут, куда они денутся?
Азарга в ответ только зло фыркнул.
— Когда этот Галсан появится, получит тридцать плетей. Порядок нарушать никому не позволено!
Сотник, заступавшийся за товарища, сокрушённо поцокал языком. Да, это правда. Галсана и его людей послали добыть фураж и продовольствие, а не развлекаться с пленными урусками. Ладно, от тридцати плетей никто не умер, умнее будет, в самом-то деле…
Азарга допил хмельной айран — так и не привык пить этот травяной китайский отвар, именуемый чаем — отрыгнул. Огляделся. Лагерь готовился отойти ко сну. Вдалеке смутно чернел холм с пожарищем, остатками какого-то урусского городка. Азарга был зол: мало того, что хитрые урусы закопали всё серебро и золото так, что сами не помнят где, так что всей добычи — полсотни уцелевших урусских девок, так ещё и этот бездельник не вернулся к ночи…
