— Ну, братие, каков наш ответ поганым будет?
Сотник Феодор подъехал вплотную.
— Нечисто тут, Евпатий. Не верю я им.
— Ну что, храбрые урусские воины? Или не такие уж храбрые, а?
— Передай Батыю — мы согласны! — возвысил голос Коловрат. — Давай своего поединщика!
Толмач повернулся и ускакал, канул в плотную массу всадников, окружившую вставших в оборонительный круг русских.
— Это что же получается, воевода — случись неудача, нам всем в полон идти?
— Не будет такого, — твёрдо ответил Коловрат.
Между тем из рядов монгольского войска выехал громадный детина в кольчужной броне и круглом шлеме. Оценивающе оглядел русских, сплюнул.
— Вот это бык! Кого пошлёшь поединщиком, Евпатий?
Коловрат остро глянул на сотника.
— Сам пойду.
— Ладно ли самому-то?
— Я сказал!
Евпатий толкнул пятками коня и вылетел на открытое пространство.
— Могучий и бесстрашный Хостоврул хочет знать твоё имя, урусский багатур! Ему нужно знать, кого помянуть сегодня в заупокойной тризне.
— Меня зовут Евпатий по прозвищу Коловрат. Ежели хочет помолиться, пусть делает это сейчас. Потом будет нечем.
Переводчик прокричал ответ рязанца, и Хостоврул, не говоря больше ни слова, устремился на Коловрата.
— Хха!
— Хак!
— Хо!
Клинки высекали искры. Ловок на коне, мельком подумал Евпатий, ловя и отбивая мощные удары. А клинком владеет негибко, видать, привык на силушку немеряную полагаться… А ну-ка!
Евпатий сделал вид, что осёкся, пропускает удар, и уже видел радостно ощеренную раскормленную физиономию Хостоврула. Но в последний момент рязанец изменил полёт клинка и рубанул монгола наискосок в основание неохватной шеи, развалив напополам до седла.
— А-а-а!!! — восторженно взревела русская рать.
— Живым! Живым мне взять его!
Бату-хан махнул рукой, и тысячи отборных нукеров личного тумена джихангира ринулись в битву, на ходу выхватывая из ножен длинные клинки, из тех, что делают в далёкой восточной стране на островах, пока монголам неподвластных.
Сыбудай усмехнулся. Молодой монгол радовал его. Разумеется, ни о каком уговоре насчёт ухода с оружием речь не идёт. Уговоры следует исполнять только тогда, когда это выгодно Повелителю, и не иначе.
Шум битвы возобновился с новой силой. Да, Бату-хан верно поступил, что пустил в битву отборных нукеров. Настоящих железных витязей у урусского вождя не больше пятисот, такие вещи Сыбудай давно научился определять на глаз. А остальные сброд, примкнувшие беженцы-поселяне. Сейчас урусам будет тяжко.
— Елю Цай, ты готов?
— Ещё немного, почтеннейший!
— Поторопись!
Китайцы развернули камнемёты, беря на прицел плотную кучку окружённых бушующим морем разъярённых монголов русских воинов. Почти все новобранцы уже пали под ударами клинков монгольских нукеров, да и число витязей стало заметно меньше. Да, настоящие урусские доспехи плохо пробивают даже бронебойные стрелы с узкими гранёными жалами. Но против тяжёлых камней, выпущенных машинами китайца, доспехи будут бесполезны.
Дюжина рабочих торопливо потянула канат, пятясь от машины. Заскрипели блоки полиспаста, и рычаг камнемёта пошёл вниз. Наводчик накинул кольцо стопорной цепи на крюк спускового механизма, и тут же заряжающий с натугой вложил в «ложку» здоровенный валун. Елю Цай ещё раз прикинул прицел, оглянулся.
— Я готов!
Сыбудай ещё раз окинул взглядом поле боя. Кучка урусов стала совсем небольшой, но зато теперь хорошо было видно, как валятся один за другим отважные нукеры, личная гвардия Бату-хана.
— Командуй, мой Бату. Сейчас гибнут уже не простые всадники.
— Я хотел бы взять его живым, мой Сыбудай. Это великий воин.
Глаза старого монгола остро блеснули.
— Это так, мой Бату. Именно поэтому тебе не удастся взять его живым. Всё, чего можно достичь, это положить тут ещё сколько-то твоих отборных нукеров.
Лицо Бату-хана исказила злая усмешка, и он махнул рукой Елю Цаю.
— Начинай!
Сыбудай замахал руками.
— Всем в стороны! Всем в стороны!
Повинуясь командам, море монголов отхлынуло от кучки уцелевших русских витязей, стоявших вкруговую, закрывшись иссечёнными щитами, посреди сплошного ковра убитых.
Первый камень ударил в эту живую стену, враз развалив её — всё-таки люди не брёвна частокола. Ещё, ещё! Адские машины стреляли одна за другой, чтобы не сбивать друг другу прицел, и камни выкашивали теперь русских витязей, так и не одолённых врагами в рукопашном бою.
— А ну, братие! Изопьём смертную чашу, так не мы одни!
Но камень, пущенный из камнемёта, уже с шипением летел навстречу рязанскому воеводе. Последнее, что почувствовал Евпатий, это страшный удар в грудь…
* * *
— … А ты уверен, Михаил Всеволодович, что рад будет тебе князь Георгий?
В жарко натопленной горнице оплывали восковые свечи. Гость князя Михаила, Даниил Романович, сидел в одних исподних штанах, да и те намеревался снять, готовясь отойти ко сну [в XIII веке на Руси не ложились спать в белье. Прим. авт.].
— Рад, не рад, не о том думать надобно. Речь идёт ныне о самом существовании Руси.
Князь Даниил хмыкнул, искоса глянув на хозяина.
— Загну-ул! Мало ли степняков наезжало на Русь, а она всё стоит да стоит. Вспомни-ко, каковы были половцы в прежние времена. Печенегов под корень извели разом, Киев брали! А пообтёрлись, и ничего…
— Не понимаешь ты… Никто не понимает…
— Всё я понимаю, Михаил Всеволодович. Больше скажу — поддерживаю мысль твою, что надобно исполчаться нам, покуда поодиночке не подавили. И хоть обидел ты меня крепко, ну да разберёмся после. Всё же родственник ты мне теперь.
— А не подставляйся, Даниил Романыч. Киевский стол есмь игра крутая, тут и пешки зевать не след.
Князь Даниил хмыкнул, Михаил ответил тем же, и они расхохотались.
— Значит, могу я на тебя рассчитывать, Даниил Романыч?
— Можешь, но с одним условием. Сказать али сам знаешь?
Теперь хмыкнул князь Михаил. Задумался. Даниил пристально следил за ним.
— Ладно, уел ты меня. Стало быть, Даниилом Галицким зваться желаешь…
— Моя земля. Моя по праву.
— Дорого дерёшь, княже.
— По товару и цена.
Михаил тряхнул головой.
— Ладно, договорились. Быть по сему. Когда рать соберёшь?
