— Нет!
— Да что нет, когда так оно, — поморщился князь. — Ну, положим, решился бы я войско своё вести к Георгию Всеволодовичу на подмогу. За Козельском встретят рать мою и разобьют.
— Дорога через Брянск свободна покуда. — боярин говорил через силу, явно валясь с ног от многодневной усталости. — На Тверь пройти ежели…
— Так ведь не в Брянск и не в Тверь попасть надобно! Как мы к той Сити-реке пройдём, коли кругом татары рыщут?
— Мы вшестером прошли, у тебя же целое войско!
— Вот именно. Малым числом, хоронясь, пройти не так и трудно. А вот с ратью возможно ли?
Олекса Петрович поколебался, затем, решившись, выложил последний козырь.
— Князь Георгий Всеволодович велел сказать — согласен на любые твои условия.
— Неслыханно щедр нынче князь Георгий. — криво усмехнулся Михаил. — А раньше куда как горд был.
Боярин Олекса опустил голову. За столом воцарилось долгое молчание.
— Ладно. — Михаил глубоко вздохнул. — Банька истоплена, с дороги-то самое вам… Ешьте, пейте, отдыхайте. Со дня на день должна подойти сборная рать князя Даниила Романовича, тогда всё и решим.
— Мне возмездие, и аз воздам… — негромко, глядя в пол, произнёс боярин Олекса.
— Это о чём ты? — прищурился князь.
— Да так… Не помог тогда рязянцам князь наш Георгий Всеволодович, теперь сам подмоги ищет… И нет ему помощи ниоткуда… А немного погодя и ты так же будешь взывать, княже, и тебе тож не будет ответа.
— Где ваш коназ?
Джебе разглядывал пленных урусов, судя по повадке и богатым доспехам, из местных бояр. Доспехи, впрочем, были уже содраны с пленных и свалены в кучу, и даже красивые рубахи сняли славные монгольские воины. Лица урусов, перепачканные копотью, были неразличимы, только глаза сверкали из бороды.
Старший охранник кивнул, и один из нукеров с размаху огрел крайнего боярина нагайкой. Тот вскрикнул, застонал глухо, из разорванного плеча потекла кровь.
— Я спросил, где коназ Еруслаб?
— Далеко, тебе не достать, — хриплым басом ответил боярин в середине, с буйной седеющей шевелюрой, кособоко свалявшейся под подшлемником.
Джебе усмехнулся.
— Это надо понимать так, что коназ Еруслаб бросил вас всех на произвол судьбы и с войском скрылся в лесу? Храбрый поступок, ничего не скажешь.
— А ты, конечно, желал бы поймать его как лису в норе, — вновь заговорил тот же боярин. — Рано радуешься, поганый. Придёт и твой черёд…
— Зато ваш уже пришёл, — оборвал Джебе. — Адык, бросьте их в огонь, мне они не нужны. Да, и город этот больше вряд ли понадобится. Так что берите всё, что можно унести, а остальное сжечь дотла. И пусть все урусы поймут, что так будет со всеми, кто посмеет запереть перед нами ворота!
Кони переминались, всхрапывали, пуская из ноздрей облачка пара. Всадники в сверкающих на утреннем солнце доспехах смотрели по-разному, кто мрачно, кто испуганно, но радостных лиц не было точно.
— Отойди, Георгий Всеволодович. Уходим мы, — князь Всеволод Константинович восседал на коне в полном боевом. Из-под начищенного до сияния шлема виднелась меховая оторочка зимнего подшлемника, узорчатые пластины панциря пускали слепящие солнечные зайчики, заставляя Георгия Всеволодовича жмуриться, теряя величественный вид.
— Не торопишься?
Князь Всеволод дёрнул щекой.
— В самый раз. Покуда выход из норы не перекрыли.
Князь Георгий скрипнул зубами.
— Ты хоть понимаешь, что порознь нас побьют поганые без натуги?
Всеволод криво усмехнулся.
— До чего мудр ты, Георгий Всеволодович. Сам себя не перехитри. Так что, велишь отворить ворота или попробуешь силой сдержать?
Взгляд Георгия погас, и появилась в нём безнадёжность.
— Бог тебе судья, Всеволод. Идите. На смерть ведёшь ты людей своих, так и знай.
— Это ты на смерть остаёшься. И Бог тебя осудит. Прощай.
— Прощай, коли так.
Князь Всеволод тронул пятками коня и проехал шагом мимо князя Георгия. Выехал за ограду и не обернулся. А в распахнутые настежь ворота уже вытягивалась змеёй верхоконная ярославская рать, по четыре всадника в ряд. Следом за всадниками шли пешие ратники, которых также привёл с собой князь Всеволод из Ярославля.
Георгий с силой сплюнул на снег, тоже повернул коня, ожидая увидеть хвост колонны, и вдруг обнаружил перед собой князя Святослава.
— Что, и ты до печки родной собрался? Ну так и катитесь колесом!!! — рявкнул Георгий, не в силах более сдерживаться, и с места послал коня крупной рысью, не оборачиваясь. Святослав только крякнул, глядя вслед. Совсем сдал великий князь, на своих кидается…
У крыльца княжьего терема, построенного наспех, Георгий спрыгнул, не глядя кинул повод коня подскочившему парнишке-слуге, тяжёлым шагом поднялся по жалобно заскрипевшим ступеням. В дверях остановился вдруг, будто силясь вспомнить что-то, помотал головой и шагнул через порог.
В главной горнице за столом сидел князь Василько, сцепив пальцы, глядел в окно. Князь Георгий будто в первый раз увидел племянника — да ведь он постарел лет на десять, мелькнула мысль. Вон и серебряная прядь пробилась, в его-то возрасте…
— Ушли, дядя?
Князь тяжело сел на лавку.
— Ушли. Ты когда уходить намерен?
Василько оторвал наконец взгляд от окна.
— Не обижай меня, дядя. Зачем? Я своё слово сказал уже.
— Прости, Василько, — голос Георгия потеплел. — Не хотел обидеть, правда. Однако должен ты осознавать… Теперь нам о победе над погаными и мечтать не придётся.
Помолчали.
— И что дальше, дядя?
Князь Георгий криво усмехнулся.
— А что дальше? К весне дело идёт. Не век же поганым тут резвиться. Может, не найдут берлогу нашу.
Снова помолчали.
— Может, и так, — Василько тяжко вздохнул. — Хорошо, что Маришка с ребятами в Белоозере. Весть пришла, пока ты с Всеволодом Константиновичем спорил-пререкался… Ростов мой взяли, дядя.
«…И о том не ведаем мы, где нынче поганые. Кажется, будто везде они. Купцов давно никаких нету, дороги на Ярославль и Углич перерезаны. Одна связь голубями осталась. От Марии письмо голубем же прибыло. Пишет, здоровы все и сильно скучают»
— Всё, боярин. Больше некуда писать, места нету, — отче Савватий отложил тонкую полую иглу, посредством которой писал голубиную почту, подул на куцый листок бумаги.
— Ну-ка дай! — боярин Дмитрий Иванович взял со стола крохотный свиток, повернулся к окну, сощурив глаза. — Мелко-то как написал, и не прочтут…
— Раньше читали, и нынче прочтут, — обиженно возразил книжник.
