— Уфф! — Ирочка отдувается. — Сдаюсь, Рома.
Я обнимаю её, целую. Она прижимается ко мне, и я ощущаю, как сильно колотится её сердечко. Моё, впрочем, тоже. Вертикальный взлёт — самый тяжёлый режим полёта, серьёзное испытание даже для ангельского сердца.
— Раньше ты так не мог… — любимые глаза близко-близко.
— Я научился…
Ирочка проводит пальцем по моим рёбрам. Вздыхает.
— Всё проще, Рома. Ты похудел. Нет лишнего веса.
Я только хмыкаю. Это правда. Остров Шушенский как-то незаметно согнал с меня жирок, подкопленный за время размеренной семейной жизни. С обильным питанием…
— Шилка и Нерчинск не страшны теперь, — чуть улыбаюсь я. — Для лётных качеств, оказывается, это даже полезно.
Её рука соскальзывает с моих рёбер на живот… ниже… значительно ниже… Огромные глаза занимают всё поле зрения.
— А для других?
— Проверим?
— Притом здесь и сейчас!
— …Очень жаль, что ты не сможешь встретить Мауну сразу после операции.
Я горестно и тяжко вздыхаю. Жаль — не то слово… Всего-то ничего я пребываю в местах не столь отдалённых, и вот уже, пожалуйста… Такое важное событие в жизни ребёнка, а папы нет. Папа — зэк…
Мы лежим на прибрежном песке, крепко обнявшись.
— Ну ничего, — вздыхает Ирочка. — В следующий раз мы с ней вдвоём к тебе… Рома, я же вижу. Не заставляй меня читать твои скрытые мысли, а то от этого прибора у меня голова опухнет… Излагай словами, и поподробнее.
Я излагаю свои заботы и проблемы, она слушает внимательно и серьёзно, не перебивая.
— Вот так, — завершаю я. — А времени в обрез.
Ирочка смотрит задумчиво.
— Мне кажется, ты не там ищешь. Насколько известно, дети у них производятся… мерзость какая… на этих их «родильных заводах». А воспитание… нет, опять не тот термин… выращивание и селекция производятся в интернатах-казармах… да, «воспиталищах».
Она переводит взгляд на океан.
— Дети, Рома, это главное в любой цивилизации. Какое подрастающее поколение подрастёт, такой будет и вся цивилизация. Тут и есть ахиллесова пята.
Теперь уже я смотрю на неё задумчиво.
— Но это же очень долго. Дети… Когда-то они вырастут…
В её глазах протаивают такие знакомые смешинки, на сей раз весьма ироничные.
— А ты намерен превратить Оплот Истинного Разума в новый Рай уже в этом году?
Вместо ответа я изо всех сил обнимаю жену, целую.
«Ты самая умная у меня! Да больше, больше — ты просто мудрая!»
«А ещё я красивая и весёлая. А ещё… Что нужно сказать, Рома?»
— Я тебя люблю!
— Ну то-то!
Глава 21. Виртуальный побег и свежее подкрепление
«Папа! Папа!»
Бесплотный шелестящий зов звучит ниоткуда, и белый призрачный свет мутно сочится со всех сторон.
«Я здесь!»
Удар! Упругая оболочка отбрасывает меня назад холодно и бесстрастно. Как десять, сто, тысячу раз до того…
«Папа! Папа!»
«Я здесь!!»
Удар! И снова я отлетаю назад…
«Папа! Папа!»
«Я здесь, доча!!!»
Мой удар страшен. Никакая броня не в состоянии выдержать такого атомного удара. Но только не оболочка этого проклятого шара, холодная и упругая.
Меня распирают отчаяние и ярость. Я не могу так… Я так больше не могу! Я Всевидящий, и я имею право увидеть собственную дочь!
Однако что-то удерживает меня от взрыва в голове. Даже во сне я смутно осознаю, что будет — непроницаемая оболочка проклятого шара чуть прогнётся и вернёт мне всю силу удара. И я окажусь… во всяком случае, не стоит проверять, где именно я окажусь.
«Папа! Папа!»
Бесплотный зов и бесплотный свет сочатся со всех сторон. Постой… Погоди… Но ведь свет понемногу проходит?
Я больше не кидаюсь на стенку, подобно дикому зверю. Я подлетаю… нет, я подплываю к барьеру медленно и осторожно, словно на мне транспортный пояс. Ощупываю холодную непроницаемую оболочку. Нет, это бесполезно… Ни шва, ни малейшей щелочки…
«Папа! Папа!»
Я вдруг понимаю, что нужно сделать. Не нужно ломиться со страшной силой. Нужно просто превратиться в свет.
«Папа! Папа!»
Во сне это очень просто, превратиться в свет. Я медленно и осторожно просачиваюсь сквозь полупрозрачную упругую стенку… ещё чуть… всё!
«Доча! Я здесь!»
«Папа! Папа, я тебя слышу! Папа, я по тебе соскучилась!»
«Рома? Ты… ты уничтожил прибор?» — свою жену я узнаю даже в виде бесплотного голоса.
Я улыбаюсь во сне широко и блаженно. Родные мои…
«Просто он не смог меня удержать».
И цветные пятна, похоже, соскучились по мне, танцуют под закрытыми веками, резвятся, как котята. Я расширяюсь, подобно утреннему туману, тихо и бесшумно. Какой простор!
И только непроницаемая оболочка виртуального шара-тюрьмы твёрдо и незыблемо стоит на страже, бдительно охраняя моё мирно спящее тело, чуть посапывающее во сне.
Порядок!
Подобрав последний крупный орех, упавший с дерева, я прикидываю вес корзинки. Пожалуй, что и хватит, иначе не донести. И так придётся выбираться на берег, дабы разогнаться. Или всё же залезть на верхушку дерева, и оттуда?..
В нерешительности я бросаю взгляд вверх, и вид древесных стволов, уходящих на тридцатиметровую высоту, окончательно решает дело в пользу «низкого старта». На фига бы это мне лезть-карабкаться…
В кронах деревьев шумит ветер, где-то перекликаются местные яйцекладущие зверьки, напоминающие помесь белки с миниатюрным медведем-пандой, да ещё и крылатым вдобавок. Я перебегаю по упавшим стволам, где-то перепрыгиваю, где-то перепархиваю, одним взмахом крыльев помогая перенести тело метров на пять. Корзинка, кстати, служит при этом неплохим балансиром. На шее болтается стилет в ножнах, сработанный под старину — вон как щерят пасти гравированные летучие демоны — и вообще настроение отличное. Я сегодня ощущаю себя древним ангелом, победителем летучих демонов. Лук, что ли, соорудить себе для совсем уже полного антуража?
Наконец я выбираюсь на песчаную полосу пляжа, разворачиваю крылья против ветра…
«Рома, я тебя вижу».
«Кто это?»
«Обернись!»
Я разворачиваюсь, и мой ангельский лик стремительно приобретает выражение, характерное для балбесов. Похоже, мой остров становится центром межзвёздного туризма…
Динна идёт по пляжу, по самой кромке прибоя, увязая копытцами в мокром песке.
