Тони не был прирожденным председателем совещаний. Ему не нравилось придерживаться повестки дня или подводить итоги дискуссии. В Кабинете при нем не голосовали, а принципиальные расхождения во мнениях разрешались еще в кулуарах. Правда, был один случай, еще в начале правления Тони, в 1997 году. Гордон тогда в одностороннем порядке заморозил министерские оклады. После летних каникул пресса обратила внимание на цифру в 44 000 фунтов стерлингов — именно на столько вырос оклад Тони Блэра в качестве премьер-министра. Эта цифра капитулировала даже перед повышением оклада Тони в предшествовавшем году, когда мы еще были в оппозиции. Журналисты противопоставили рост премьерского оклада жесткой политике, которую мы проводили относительно окладов государственного сектора. Тони как раз собирался в Вашингтон, однако вызвал Гордона (с острова Маврикий) единственно с целью заявить: он, Тони, в свете критики намерен отказаться от повышения оклада. Гордон отвечал, что как министр Кабинета также не хочет повышения; Тони сказал «вздор», и тогда Гордон накричал на него. Сразу после разговора Гордон подмахнул отказ от повышенного оклада. Но в его отсутствие Алистер Дарлинг, на правах секретаря Казначейства, был вынужден сделать заявление в Парламенте (ибо мы намеревались пересмотреть оклады чиновников госсектора) о том, что также не желает для себя повышения оклада.
Остальные члены Кабинета, узнав об этом, не скрывали разочарования. Джон Прескотт, позиционировавший себя как представитель рабочих, позвонил мне и принялся вопить в трубку: Тони-де нарушил еще прошлогоднюю договоренность, а по его, Прескотта, мнению, лишних денег не бывает. Пришлось мне обзванивать членов Кабинета и сообщать, что они на целый год могут забыть о повышении окладов. Новость взбесила всех без исключения. Одна сотрудница поведала о превышении своего кредита. Другая заметила, что Гордону, как мужчине холостому, невдомек, сколько денег «съедает» семья. Третий пожаловался на бывшую жену, которая ободрала его как липку да еще алиментов требует. Тут как раз вернулся
Тони, успокоил Джона Прескотта. Мы снова обзвонили членов Кабинета. В ближайший четверг, на заседании, министры в один голос выражали недовольство. Поскольку Гордон отсутствовал, его открыто называли виновником — но неприятному решению подчинились.
Совещания Кабинета по поводу «Купола Тысячелетия» (июнь 1997-го) наглядно демонстрируют, почему Кабинет не годится для выработки политической стратегии. Редкий премьер-министр способен противостоять искушению «грандиозным проектом» вроде возведения помпезного здания или устроения празднества; редкий премьер-министр откажется покрыться неувядаемой славой (традицию начали еще римские императоры — зрелищами и триумфальными арками). Макиавелли эту склонность понимал: «Ничто не может внушить к государю такого почтения, как военные предприятия и необычайные поступки»
[56]
.
Проблема в том, что британцы, в отличие от французов, не умеют толком ни организовать, ни оценить нечто величественное. Как пресса, так и народ Британии весьма скептически относятся уже к пафосным анонсам, в обязательном порядке предваряющим то или иное предприятие. Правительство обыкновенно клянется в дешевизне очередного проекта, на деле же он изрядно превышает свой бюджет. Когда мы были в оппозиции, Майкл Хезелтайн уговорил нас одобрить проект «Купола Тысячелетия». Но теперь ситуация изменилась. Как правящая партия мы вновь засомневались. Что делать — завершить строительство Купола или урезать расходы и оставить эту затею?
Тони считал, что амбиции политику к лицу, а отказ от Купола будет попахивать пораженчеством. Иными словами, Тони склонялся к продолжению строительства. Он вынес вопрос на заседание Кабинета и озвучил свои аргументы. Джон Прескотт поддержал Тони из личной симпатии, Гордон Браун уклонился от прямого ответа. Еще несколько министров высказались «за», однако голосование выявило длинный список противников Купола, возглавляемый Дэвидом Бланкеттом. Тони в тот день ушел раньше — ему надо было присутствовать на религиозном мероприятии. Председателем вместо себя он назначил Джона Прескотта. Тони уже не сомневался, что проект провалится. Я же с удивлением наблюдал, как Прескотт выслушал всех присутствующих и заключил: все против, значит, чтобы и дальше гнуть свое, Блэру ситуация должна быть обрисована фразой «Да, но».
Проект в итоге прошел и относился бы к разряду наших ошибок средней степени тяжести, если бы не катастрофа в канун 2000 года. Все приглашенные на празднование Нового года должны были добираться до Купола по специальной новой ветке метро. Увы, в системе безопасности произошел сбой, и тысячи людей оказались в подземной ловушке. И все бы ничего, но среди этих тысяч были владельцы и редакторы печатных изданий. Они звонили, ругались, требовали немедленно их пропустить, а Тони, который сам уже находился в Куполе, делал все возможное и выслушивал заверения ответственного министра Чарли Фальконера: мол, все под контролем. Журналисты, весь праздник проторчавшие под землей, конечно, взяли реванш — дружно дали негативные оценки как мероприятию, таки собственно Куполу. Проект, пожалуй, все равно подтвердил бы собственную провальность, но пробка в метро стала ему смертным приговором.
Политические кабинеты придуманы, чтобы добавлять слаженности работе правительства, — они позволяют министрам участвовать в более широких политических дискуссиях, чем те, что возможны в кабинетах официальных. Обычно они имеют место после плановых заседаний Кабинета. Госчиновники удаляются, остаются одни политики и советники; является секретарь соответствующей партии. Наши политические кабинеты обыкновенно начинались с короткого доклада Филипа Гоулда, который занимался референдумами. Не важно, проходил перед заседанием очередной референдум или не проходил — Филип имел нюх на общественное мнение. После его доклада Тони озвучивал политическую стратегию на следующие несколько месяцев. Сразу после Тони выступал Гордон — с совершенно иной, обычно более левой, политической стратегией. Далее шел черед политического словоблудия — это когда каждый чувствует потребность говорить, даже если сказать ему нечего. Тем временем Гордон черкал черным маркером на листочках с загнутыми уголками — всячески показывал, насколько мало значения придает этим речам. Заканчивалось мероприятие бодрящим, даром что маловразумительным, политическим напутствием Джона Прескотта, каковое напутствие оставляло министров польщенными, но смущенными.
Госпожа Тэтчер обронила как-то фразу, ставшую крылатой: «Каждому премьеру нужен свой Вилли». Под «Вилли» она разумела Вилли Уайтлоу, своего заместителя, а конкретнее — его роль в укреплении партии консерваторов. У Тони Блэра «Вилли» тоже имелся—Джон Прескотт. Он отвечал за всю лейбористскую партию. В 1994 году Гордон в качестве зама лидера лейбористов предложил кандидатуру Маргарет Беккетт, однако Тони всегда видел в этой роли Джона Прескотта, ибо полагал, что Прескотт сумеет уравновесить старое и новое, левое и правое. Я восхищался Прескоттом, легко простил ему не слишком дружелюбное отношение на первых порах моей работы с Тони, еще в оппозиции. Энджи Хантер повела меня знакомиться к Прескотту в кабинет (кстати, куда более уютный, чем кабинет Тони в Вестминстере). Прескотт окинул меня беглым взглядом и, зная, что я назначен главой администрации Тони, небрежно обронил: «Ну-с, полагаю, можно уже и приступать к работе». Вероятно, хотел поставить на место пришлого зазнайку Пауэлла.
