Что касается девушек из Садовой комнаты, одна из них постоянно сопровождает премьера и выполняет обязанности контактного лица. Кстати, название этой должности восходит к эпохе Ллойда Джорджа. Во время Первой мировой войны девушек стали нанимать для исполнения секретарских функций, а помещение им отвели на первом этаже, с окнами в сад. Когда в 2003 году у Тони случился сердечный приступ, именно «девушка из Садовой комнаты» позвонила мне и сообщила, что Тони везут в больницу. Она же держала меня в курсе дальнейшего развития событий. И позволила поговорить с Тони как раз перед тем, как ему сделали анестезию; пожалуй, я отнесся к его болезни несколько легкомысленно. Тони же явно нервничал. Поскольку недомогать премьер-министрам категорически не рекомендуется, к инциденту с аритмией Тони следовало подойти очень осторожно. По моему настоянию Джереми Хейвуд сообщил во Дворец, а также секретарю Кабинета министров, а Салли Морган переговорила с Джоном Прескоттом. Я попросил Джека Стро зачитать на следующий день вместо Тони обращение к саммиту Евросоюза в Парламенте; мы также подискутировали на тему, что делать с ядерной кнопкой, пока Тони болеет. На следующее утро Джек Стро зашел в офис с тем, чтобы иметь право сказать: Тони был жив, пока он, Стро, выступал в Парламенте. Мне вспомнилось, как в 1966 году Мао Цзэдуна снимали переплывающим Янцзы с целью показать, что он еще ого-го. Через несколько дней Тони сообщил Биллу Клинтону, что уже некоторое время страдает от аритмии. Клинтон неосмотрительно сделал его слова достоянием общественности. В то же время консультант Тони продолжал утверждать, что никакой аритмии вообще не было. Шери Блэр винила во всем кофе и даже запретила мужу употреблять этот напиток, однако аритмия не отпускала, и Тони снова стал пить кофе, только уже тайком и не дома, а на работе.
Кроме того, имеются работники коммутатора, чьи приглушенные стенами голоса не смолкают на Даунинг-стрит ни на минуту. Годами мы наводили мосты между своими домашними и сотрудниками Номера 10. В результате последние знают по именам наших жен и детей и в курсе всех семейных событий. Работников коммутатора можно сравнить с радистами; сидят они в секретариате Парламента, а не в Номере 10, и мы их не видим. Эти люди располагают не имеющей себе равных базой данных; они могут поймать по телефону любого человека, в любой точке земного шара, в любое время дня и ночи. Их железное правило — не давать телефонных номеров никому, даже самому премьер-министру; зато они соединят вас с кем угодно. В 2000 году, после забастовки водителей грузовиков, газета «Сан» вероломно обнародовала номер телефона наших коммутаторщиков. В результате телефонные линии оказались перегружены, министры не могли дозвониться, и работа всего отдела застопорилась. Мы пожаловались Руперту Мёрдоку; как результат, следующие несколько дней главный редактор «Сан», Дэвид Йелланд, удерживал на лице озабоченное выражение. Нам же пришлось поменять номер.
В половине девятого утра 21 июля 1997 года я сидел за письменным столом, и вдруг звонит одна из старших коммутаторщиц и говорит, что у нее на проводе Уильям Хейг, спрашивает премьера. Я несколько опешил. Лидеры оппозиции были в сердечных отношениях с премьером, но столь ранний звонок—явление необычное. «Скажите мистеру Хейгу, мы попозже перезвоним», — распорядился я. Сообщил Тони. Оказалось, он готов говорить с Хейгом. Девушка набрала номер, который оставил ей звонивший. Однако это был вовсе не служебный телефон лидера оппозиции. Слушая разговор, я с нарастающим ужасом убеждался, что Тони общается с каким-то мошенником. У него даже голос был не похож на голос Хейга. Продолжая слушать, я велел личному секретарю сказать работнице коммутатора, чтобы прервала разговор. Тони очень рассердился, причем на меня — разговор с мошенником его забавлял; он сразу понял, что это розыгрыш. Я был удручен своей ошибкой; целый день, в нагрузку к самому разговору, в ушах рефреном звучали слова работницы коммутатора: «Какой-то странный у вас голос, мистер Хейг».
Премьер, который плохо относится к преданным сотрудникам или же отдаляет их от себя, совершает ужасную, а может, и фатальную ошибку.
Уже на второй год нашей жизни на Даунинг-стрит установились новые порядки. Тони издал приказ, согласно которому отныне каждый воскресный вечер старшие чиновники делали доклады по волновавшим его вопросам или предлагали новые стратегии. Отдельные из них являли независимость чиновничьего мышления. В январе 2000 года я зарегистрировал двадцатистраничную «служебную записку по стратегии». Решить, кому ее перенаправить, было непросто — в значительной степени потому, что любой сотрудник, по ошибке не охваченный, мог поднять шум. Нам часто приходилось рассылать подобные документы по факсу или электронной почте советникам-нерезидентам, и я жил в постоянном страхе — вдруг случится утечка информации? Тони, однако, заверил меня: он, дескать, сочиняет «служебные записки», крепко помня об утечках. По понедельникам, с утра, Тони обычно проводил собрание сотрудников в секретариате Кабинета, на каковом собрании освещал основные моменты своего циркуляра; неделя, о которой я веду речь, не стала исключением. В другие дни недели собрания для старших служащих вел я — раздавал задания надень. Тони ежемесячно председательствовал на стратегическом совещании, куда приглашались наши специалисты по выяснению общественного мнения, а также советники-нерезиденты. Тони обожал солнце; если день выдавался погожий, он непременно устраивал совещание на террасе, примыкающей к секретариату Кабинета, а то и прямо в саду Номера 10. Он получал удовольствие от солнечного света, меня же до сих пор преследуют образы застегнутых на все пуговицы ольстерских юнионистов, потеющих на солнцепеке под уговоры Тони пойти на компромисс.
Тони обычно норовил пораньше подняться к себе в квартиру, чтобы самому уложить Лео спать; до рождения Лео он всегда смотрел «Симпсонов» со старшими детьми. У нас почти не бывало пафосных дипломатических или прочих официальных обедов; когда Тони требовалось произнести речь «по случаю», ему обязательно требовалось перекусить перед выходом, а то и поесть основательно, да с алкоголем. В течение недели Тони редко когда занимался красными министерскими портфелями. Мы следили, чтобы он прочитывал все срочные бумаги, но объемистые «стратегические планы» приберегали ему для пятничного портфеля. На выходные Тони всегда брал три-четыре тяжеленных портфеля — так уж у нас повелось. Мы с Джереми Хейвудом по пятницам сидели на работе допоздна — ждали, пока «исходящие» из Уайтхолла окажутся в наших ящиках «для входящих»; нам надо было отсортировать документы для Тони и сделать на них пометки. По выходным Тони буквально закапывался в бумажках в Казначействе, поэтому каждое утро понедельника бывало у нас посвящено расшифровке его комментариев, написанных от руки.
Подытожим: лидер должен доверять своим приближенным, если, конечно, не хочет постоянно отклоняться от избранного курса; в то же время он вправе требовать от приближенных преданности и гарантий, что утечек информации с их стороны не последует. Макиавелли в трактате «Государь» описывает свою встречу с отцом Лукой при дворе императора Максимилиана; так вот, отец Лука заметил о своем господине, что он «ни у кого совета не просит, но по-своему тоже не поступает... ибо император человек скрытный, намерений своих никому не поверяет, совета на их счет не спрашивает. Но когда, по мере осуществления, они выходят наружу, то те, кто его окружает, начинают их оспаривать, и государь, как человек слабый, от них отступается. Поэтому начатое сегодня назавтра отменяется, и никогда нельзя понять, чего желает или что намерен предпринять император, и нельзя положиться на его решение»
[83]
.
