Главной нашей проблемой был, конечно, Гордон Браун, считавший социальную сферу своей вотчиной. Когда Тони объявил, что намерен возглавить комиссию по этому вопросу, Гордон не замедлил сформировать свою собственную комиссию, а Тони сказал, что его, Тони, комиссия не уполномочена заниматься вопросами, которыми занимается Гордонова комиссия. Когда же Гордон соизволил стать членом комиссии Тони, Эд Болле, пришедший вместе с ним, на совещаниях без конца шептал что-то Гордону в ухо, чем доводил Тони до белого каления. Ближе к концу нашего срока в правительстве мы додумались до оптимального способа проведения реформы социальной сферы. Задействовали аутсайдеров — Адаира Тернера и Дэвида Фрейда; выдавали целые серии пятилетних планов. Но даже тогда «как по маслу» не получалось. Если, например, в январе 2004 года Тони расписывал для министров пятилетний план, Гордон уже на следующий день разражался собственными умозаключениями на эту тему. Но и при таком положении дел мы сами себе обеспечивали недурные шансы на успех за счет того, что разрабатывали планы в стратегическом контексте, основывали их на тщательном анализе проблемы и рассматривали с позиций обывателя.
Однако к середине 2005 года Тони стал слабеть как лидер, и госчиновники занялись поисками замены. По выражению Макиавелли, Тони уже не относился к «вооруженным пророкам». Ушло политическое влияние, позволявшее противостоять оппозиции и проводить реформы. В 2007 году Джон Хаттон даже сказал нам по секрету, что его непременный секретарь советовал ему не писать Белой книги
[160]
по социальной реформе — вдруг это Гордону не понравится? Мудрый премьер учится на своих ошибках и проводит реформы в начале срока, пока еще силен политически, выдает их как пятилетние планы, чтобы максимально увеличить шансы на успех.
Увы: даже мудрейшие лидеры испытывают затруднения, когда из нескольких взаимоисключающих приоритетных задач надо выбрать самую важную. В этой связи приходит на ум старый совет политику: «Раз вилка на дороге попалась — подними ее». Впрочем, даже самому одаренному премьеру и даже за десятилетний срок не дано заметно продвинуться за линию «широкого фронта». Придется выбирать конкретные сферы приложения стратегий, а именно те, где предпочтительнее радикальные перемены, — и над ними работать, забыв про остальные. Провести эффективные реформы более чем в двух-трех сферах за премьерский срок просто невозможно.
Ваш покорный слуга внес посильную лепту в каталог броских блэровских фраз — предложил таковую для выступления на конференции 1995 года. В тот год я ездил в Вашингтон навестить старую знакомую, Мэри Макглори, журналистку либеральной «Вашингтон пост». Мэри спросила, каковы будут наши три приоритетные сферы приложения усилий, если мы придем к власти. Секунду подумав, я ответил: «Образование, образование и образование»; намеренно обыграл любимую риэлторскую мантру — дескать, качество недвижимости определяют три фактора — местонахождение, местонахождение и местонахождение. Мне казалось, за короткий срок у власти мы сумеем фундаментальным образом изменить лишь несколько сфер, из которых главная — и, пожалуй, именно та, что сделает Британию «равнее»
[161]
, — это образование. Когда Тони в своей речи повторил мое троекратное «образование», аудитория взорвалась аплодисментами — отчасти потому, что среди делегатов было много учителей, но главным образом потому, что все понимали — именно на образование нужно сделать основной упор. Удачная фраза в речи обязательно найдет отклик; вытягивать из аудитории овацию какому-нибудь сомнительному предложению бесполезно. Дело сдвинется, только если публика станет кивать и говорить: «Вот это правильно». Что касается моей фразы, она стала настолько популярной, что нам даже удалось вставить ее в русскую радийную мыльную оперу, где Тони, находясь в Москве с визитом, появился в качестве приглашенной звезды.
Когда бы я ни взялся говорить Тони о необходимости расставить приоритеты, он отвечал одно: уважающий себя премьер-министр должен уметь делать сразу несколько дел. Тони считал, что не имеет права игнорировать реформы в сфере здравоохранения, транспорта, социального обеспечения или даже сельского хозяйства. Конечно, ответ звучал очень грамотно. Разве может премьер прямо сказать, что такая-то и такая-то сфера общественной жизни его не интересует? Однако мудрый лидер, желающий оставить по себе добрую память, должен в частном порядке, тайно, сузить широкий спектр сфер, нуждающихся в реформах, до двух-трех и этим-то избранным сферам уделять максимум внимания. Остальными делами пусть занимаются министерства. По моему мнению, для Британии эти три сферы — все равно образование, образование и образование.
Премьер-министры редко находят время на размышления о всевозможных «измах» — они слишком заняты управлением страной. Госпожа Тэтчер умудрилась утвердить «тэтчеризм» главным образом благодаря длительности своего премьерского срока, позволившей подвести под явление интеллектуальную базу, каковую базу обеспечил ей Милтон Фридман, с сороковых годов XX века шлифовавший свои идеи в Чикагской школе экономики. Мы при построении базы обходились без равноценной интеллектуальной закваски; в значительной степени мы сами, на ходу, сочиняли себе философию.
Нас очень удивляли масштабы мирового интереса к нашим делам. «Третий путь», ныне почти забытый, считался тогда самым прогрессивным в мире. Герхард Шрёдер, новоявленный федеральный канцлер ФРГ, хотел с нами сотрудничать. Во время предвыборной кампании в Германии мы с Дэвидом Милибандом отправились в Ганновер на встречу с Франком-Вальтером Штайнмайером и остальными членами шрёдеровской команды; заодно заехали в Штутгарт пообщаться с Бодо Хомбахом, одним из шредеровских ключевых политических консультантов. Через несколько дней после победы Шрёдера я вновь увиделся с Бодо, уже обосновавшимся в Бонне, в здании администрации Канцлера. Бодо выставил бутылку превосходного местного красного вина, по его выражению, «либерализованную из Гельмутова погребка»; я предложил набросать совместный проект реформирования социал-демократической модели. Увы, результат сею труда — «манифест Хомбаха — Мандельсона»
[162]
— немало способствовал политическому краху Шрёдера внутри социал-демократической партии Германии и вынудил его отказаться от дальнейшего прямого политического сотрудничества с нами. Впрочем, Шрёдер продолжал действовать как верный член интернационального кружка сторонников «третьего пути»; удивительно, сколько идей, изложенных в манифесте, были затем внедрены Шрёдером — канцлером Германии. На сегодня «третий путь» себя исчерпал, но дайте срок — новое поколение прогрессивных политиков опять возьмет его на вооружение, пусть и под другим названием. Ибо проблемы никуда не делись, и левоцентристским партиям придется искать решения в том же самом политическом пространстве.
