Не без труда нам удалось убедить лиц, делавших инвестиции в лейбористскую партию, открыть свои имена; консерваторы, кстати, отказались оглашать аналогичный список. Гордон снова явился к Тони. Обвинил премьера в полном непонимании сказанного во время предыдущей встречи. Он, Гордон, оказывается, просто пытался помочь. Тони осведомился, помнит ли Гордон примененный к нему эпитет «политический мафиози». Нет, заверил Гордон, ничего такого Тони не говорил. Поразительная способность называть черное белым, не правда ли?
24 марта мне позвонил сотрудник лондонской полиции Джон Йатс. Он, дескать, только что отправил электронное письмо с инструкцией — предупредить работников Номера 10, чтобы не уничтожали документы — ни бумажные, ни электронные. Заверил, что не имеет намерения пугать меня. Я спросил, личный это звонок или официальный. Личный, ответил Йатс; разумеется, практически сразу звонок стал достоянием общественности — о нем напечатали воскресные газеты. Я спросил, долгое ли будет расследование; и глазом моргнуть не успеете, как оно закончится, заверил Йатс. В итоге расследование растянулось на год.
В этот период нас больше всего напрягал неиссякаемый поток статей и репортажей. В некоторых обнаруживалась доля правды; большинство представляли собой законченные фальсификации. Алистер Кэмпбелл настоятельно советовал отбиваться, выдвигать собственные обвинения против полиции; однако последовать этим советам означало рискнуть устоявшимися отношениями между полицией и правительством. Иными словами, руки у нас были связаны. Вот только один пример: в ноябре «Таймс» измыслила «убийственное электронное письмо» за авторством вашего покорного слуги, в каковом письме присутствовала фраза: «Майкл Леви сильно огорчится»; письмо это якобы повлияло на решение Номера 10. По мнению «Таймс», меня следовало подвергнуть официальному допросу, с записью показаний. Никакого письма я не писал, и на допрос меня не вызывали. Сделать мы ничего не могли, а яд, сочившийся капля за каплей, в тот последний год у власти почти добил Тони как политика. Йатс со своей стороны явно понял, что его нагло использовали. Согласно заявлению газеты «Мэйл», Йатса «переехала политтехнологическая машина новых лейбористов».
Для меня втягивание в подобный скандал заключало известную долю иронии. Дело в том, что мой дядя написал полную биографию Монди Грегори, негодяя и мошенника, из-за которого, собственно, в двадцатые годы и был издан официальный запрет на торговлю титулами
[194]
. Я зашел к букинисту, купил дядюшкину книгу — и по прочтении увидел все дело в перспективе. В ходе кампании весь огонь периодически сосредоточивался на мне; тогда друзья и родственники принимались названивать и выражать сочувствие — будто я в отделение интенсивной терапии угодил.
Полиция проявляла своеобразное дружелюбие. Например, Майкла Леви предупредили о неминуемом аресте накануне оного; заодно позвонили Тони и мне. Я как раз ужинал в Палате лордов; за первой переменой жаловался Марку Томпсону, гендиректору Би-би-си, на излишне детальное освещение действий полиции. А во время десерта чувствовал себя идиотом, ибо узнал, что случится завтра, но не мог об этом упомянуть. В результате арест Майкла оказался длительнее, чем ожидалось. Здание, соседнее с полицейским участком, где допрашивали Майкла, внезапно загорелось; пришлось всех эвакуировать. Джерри Адамс позвонил мне выразить сочувствие по поводу допросов. В шутку осведомился, не пытались ли мы с Тони, подобно заключенным ирландским республиканцам
[195]
, добиться особого политического статуса; предложил интересную меру — непризнание суда.
Арест Рут Тернер, которая на тот момент заменила Салли Морган в должности главы советника по политическим вопросам, оказался событием куда более драматическим. Во-первых, Рут никто не предупредил. В шесть утра четверо полицейских плотного телосложения практически вломились к ней домой и в прямом смысле задержали. Позднее прибыла женщина — сотрудница полиции, что дало Рут возможность принять душ и одеться. Рут отвезли в участок; там она провела целый день. Вечером, когда ее собирались отпустить, информация об аресте просочилась в СМИ. К счастью, в ближайшем переулке стояла наша служебная машина; нам удалось умыкнуть Рут прежде, чем набежали репортеры.
Полиция усвоила театральный стиль поведения — например, вваливалась на Даунинг-стрит посреди уик-энда и изымала компьютеры, чтобы при помощи специальных программ выудить из них данные. Сначала они искали документы с аббревиатурой «ML» (под «ML» разумея Майкла Леви). «Умная» программа выдала всю переписку Номера 10 за последнюю декаду, ибо восприняла «ml» как часть компьютерного кода «html». Тогда «m» и «l» разделили пробелом; результаты поиска по-прежнему исчислялись тысячами. На сей раз программа решила, что ищут миллилитры, и взялась выдавать кулинарные и прочие рецепты, которые сотрудники Номера 10 бог знает для чего хранили на жестких дисках.
В какой-то момент следствие занялось Гордоном — полиция решила допросить всех членов Кабинета. Гордон затрепыхался, ибо лично рекомендовал в пэры донора лейбористской партии Ронни Коэна, и его имя значилось в списке. В конце концов полиция удовольствовалась тем, что стала писать членам Кабинета, а не таскать их по допросам, чем побудила Гордона к иезуитскому заявлению: я, дескать, никогда никаких «письменных рекомендаций» не давал.
Меня допрашивали трижды. В январе 2007 года пресса разразилась очередной историей о моем допросе. Помню, выхожу я из дому и в четырехприводной «БМВ» обнаруживаю весьма профессионального фотографа. Этот миляга позволил мне позировать чуть в сторонке, чтобы номер моего дома не попал в кадр. А вот репортеры на Даунинг-стрит не такие душки — норовят щелкнуть вас, когда вы на велосипеде и с пропуском в зубах приближаетесь к Номеру 10. Готовясь к третьему допросу, я написал в дневнике, что ощущения — будто мне предстоит участвовать в шоу «Мастермайнд» со специальной темой — «Электронная переписка Рут Тернер начиная с 2005 года». Допрос продолжался четыре с половиной часа, имел место в «логове» Тони. Все это время полицейские подсовывали мне документы, читать которые надо было в секретариате. Экземпляр, дескать, единственный, не обессудьте. Поэтому мы с моими адвокатами читали по очереди. В самом разгаре действа заглянул личный секретарь Олли Роббинс, сообщил, что процесс мирного урегулирования в Северной Ирландии под угрозой, вследствие чего нельзя ли меня отпустить на минутку. Полицейские любезно согласились, я вышел, сделал несколько звонков, урегулировал кризис между Ианом Пейсли и Джерри Адамсом — и вернулся на допрос.
Истинная причина полного фиаско заключалась в том, что полиция слишком далеко зашла — отступление без «потери лица» уже не представлялось возможным. По мере углубления ямы крепло желание полиции найти нечто неопровержимое. К несчастью для них, в темной комнате не было никакой черной кошки. В конце концов Королевская прокурорская служба и независимые юристы, уполномоченные перепроверить дело, избавили полицию от этой беды — велели прекратить следствие. Случилось это как раз перед нашим поражением на выборах. Лица никто не потерял, но мы потратили уйму времени и эмоциональной энергии на полицейские разбирательства, вместо того чтобы в последний наш год у власти озаботиться вопросами политики и стратегии.
